установлено опытным путем, в девяноста семи целых пятистах шестидесяти девяти тысячных процента случаев божественная страсть ввергает субъекта в состояние, когда он издает звуки наподобие сифона с содовой, который пытается декламировать «Гунгу Дина» Киплинга. Есть только один способ излечения.
– К-к-к-к-к? – осведомился Джордж.
– Сейчас объясню. Заикание, – продолжал специалист, складывая ладони домиком и благожелательно глядя на Джорджа, – чаще всего есть явление чисто психическое и порождается застенчивостью, которая порождается комплексом неполноценности, который, в свою очередь, порождается подавляемыми желаниями, или интровертным торможением, или там еще чем-нибудь. И всем молодым людям, которые приходят сюда и изображают сифоны с содовой, я рекомендую ежедневно, минимум трижды, беседовать с тремя абсолютно незнакомыми людьми. Завязывайте разговор с избранными незнакомцами, каким бы последним идиотом вы себя при этом ни чувствовали, и не пройдет и двух месяцев, как вы обнаружите, что скромная ежедневная доза подействовала. Застенчивость мало-помалу исчезнет, а с ней исчезнет и заикание.
Затем, попросив молодого человека – безупречно твердым голосом, свободным от каких-либо дефектов речи, – вручить ему гонорар в пять гиней, специалист отпустил Джорджа в широкий мир.
Чем больше Джордж размышлял над полученной рекомендацией, тем меньше она ему нравилась. В такси, которое везло его на вокзал, откуда ему предстояло отправиться назад в Ист-Уобсли, он ежесекундно содрогался. Как все застенчивые молодые люди, он никогда прежде не считал себя застенчивым, предпочитая объяснять неловкость в обществе себе подобных редкими и возвышенными достоинствами своей души. Но теперь, когда ему это было объявлено без малейших экивоков, он был вынужден признать себя сущим кроликом во всех сколько-нибудь значимых отношениях. При мысли о том, что ему придется вступать в непрошеные беседы с совершенно незнакомыми людьми, его начинало тошнить.
Но ни один Муллинер еще никогда не уклонялся от исполнения неприятного долга. Поднявшись на перрон и широким шагом направляясь к своему поезду, он стиснул зубы, в глазах его вспыхнул почти фанатичный огонь решимости, и он проникся намерением еще до конца поездки провести три задушевных беседы – пусть даже ему придется пропеть каждое слово!
Купе, в котором он расположился, было в тот момент пустым, но как раз перед тем, как поезд тронулся, в него вошел весьма крупный мужчина свирепого вида. Джордж в качестве своего первого подопытного предпочел бы кого-нибудь не столь внушительного, но он взял себя в руки и слегка наклонился вперед. И в ту же секунду незнакомец заговорил.
– По-по-по-по-погода, – сказал он, – ка-ка-как бу-бу-будто об-об-обещает ста-ста-стать по-по-получше, ве-верно?
Джордж откинулся на спинку, словно получив удар между глаз. К этому моменту поезд уже покинул сумрак вокзала, и солнце лило яркие лучи на говорившего, высвечивая его могучие плечи, тяжелую челюсть и, главное, сокрушающе холерическое выражение глаз. Ответить такому человеку «д-д-д-д-да» было
