эти книги неотменимы как часть нашего общего опыта. Не так уж важно, искусно или безыскусно они написаны: значимо лишь то, что они не встали на полку среди других больших книг, но пронеслись как мнгновенное событие нашей жизни.
Книга «О возвышенном», дошедшая до нас под именем ритора Лонгина, относится именно к такому типу, с тем лишь различием, что она обращена не к личным судьбам, а к судьбам всей культуры. В самой античности она прошла почти незамеченной: у риторов было достаточно пособий, чтобы строить речь в любом жанре и любом стиле. Риторы предпочитали готовиться в кабинете, при лампе, развернув несколько свитков, и их крылатые речи не требовали слишком окрыленных пособий. Достаточно было больших запасов многовекового красноречия, чтобы они чувствовали себя уверенно.
Но в Новое время теория возвышенного оказалась ключевой для философии искусства. Для Канта возвышенный опыт и есть принципиальный эстетический опыт: серьезное отношение к своему собственному восприятию. Кант знал, сколь рассеянно современный человек может воспринимать самые важные вопросы бытия, и эффект возвышенного – единственный, который мог вернуть человечеству прежнюю серьезность.
Опыт возвышенного противоположен как наивному восприятию искусства, которое ищет в нем жизненные примеры и незамысловатые моральные уроки, так и слишком болезненному эстетизму, который никогда не доходит до дела, не может покинуть магический круг готовых слов и понятий. Возвышенное – это возможность воспринимать искусство как начало дела, но без того, чтобы просто копировать готовые образы или вдохновляться ими. Скорее, эффект возвышенного подобен эффекту образования: хорошее образование открывает все двери, но плох тот образованный человек, который лишь вспоминает и воспроизводит то, чему его научили.
Если формулировать «возвышенное» совсем кратко, то это непосредственный переход слова в дело прямо на наших глазах. В отличие от воодушевляющего искусства, возвышенное искусство становится делом, не перестав быть словом, и действует еще прежде того, как поставлена точка, подведен последний штрих или звучит эхо последней ноты. Для автора нашего трактата таким возвышенным было, например, стихотворение Сапфо, в котором поэтесса призывает Афродиту себе на помощь. В самом стихотворении призывание превращается в описание: сначала Сапфо просит Афродиту не оставлять ее и явиться во всем величии, а потом в этих же строках описывается великолепное и поражающее воображение явление богини.
Слово становится делом не просто не перестав быть словом, но еще продолжая звучать. Представим, если бы военный плакат не просто звал всех на войну, но был бы небесным явлением, знамением, решающим исход боя и утверждающем справедливость победы. Такой плакат невозможен, когда каждая сторона призывает своих богов, но для Сапфо Афродита была не просто почитаемой богиней, к которой она обращается как к попечительнице своей влюбленности: она для нее – родная, она знает все тайны ее любви лучше, чем знают их ее подруги. Поэтому эффект возвышенного – это эффект особого знания: божество знает о человеке то, чего не знает человек, даже если он соберет всех друзей посоветоваться.
Такое возвышенное мы находим в библейской книге Иова или в эпизоде возвращения блудного сына – эрмитажное полотно Рембрандта можно считать первым европейским трактатом о возвышенном. Бездна покаяния проваливается в бездну милосердия, и сам язык утешения и создает ту историю, в которой милость не менее значима, чем смелость. Само пространство разговаривает с нами, и явление милости, как самое сильное и яркое из явлений человеческой природы, сообщает нам о действительном смысле как наших нынешних, так и наших будущих судеб.
Сам автор трактата «О возвышенном» вспоминает другой эпизод из Библии – вероятно, он был первым греческим ритором, который включил Библию в канон хорошо написанных книг и увидел в темном и иногда странном писании иудеев ту же эстетику, что видел у Сапфо. Он называет слова «Да будет свет» примером возвышенного: свет возникает вместе с произнесением этих слов – не как механическое следствие, но как необходимый феномен, без которого в мире божественной воли было бы неуютно. Свет – непременное присутствие библейского Бога, оно же первый атрибут мира, и если считать, что библейский Бог говорит с миром языком сотворенных им вещей, то свет – это основа любой эстетики, любого познания чувств, дающих нам представление об общем смысле мира.
Трактат «О возвышенном» написан в I веке н. э. и по сути является полемическим письмом против одноименного трактата Цецилия, римского оратора. Политическая победа Рима над Грецией привела к тому, что риторика расцвела в Риме, а в греческих землях ей уже было делать нечего. Самое большее, она могла обратиться в орудие воспитания или в предварительную школу философии – блестящий пример такого переосмысления риторики мы находим в лице Плутарха. Автор трактата «О возвышенном» был недоволен тем, что римляне выводят величие своей речи из своего политического величия, считая, что если от природы им дано повелевать всем миром, то их речь сама будет раздавать повеления.
Наш полемист, напротив, вскрывает
