Язычник! Смерть! Смерть! Смерть!
Стражники кое-как сдерживали бюргеров, давая проехать процессии с отрядом тяжёлой кавалерии во главе. За верховыми катила карета с символикой Вселенской комиссии на дверцах, дальше в окружении пеших алебардщиков ехала телега с железной клеткой, в которой скорчился школяр. Следом подпрыгивала на неровной брусчатке ещё одна карета, а замыкал шествие отряд вооружённых до зубов ландскнехтов.
В солнцепоклонника летели камни и нечистоты, что-то отскакивало от прутьев решётки, что-то попадало внутрь. Самые рьяные горожане пытались ткнуть школяра палками, но мало кому удавалось проскочить мимо арбалетчиков, а брошенный в телегу факел погас в воздухе, словно его опустили в ведро с водой. Помимо ландскнехтов оберегали арестанта и колдуны.
Когда процессия миновала наш переулок, толпа бурлящим потоком повалила следом. Смолкли крики, улица опустела, но поглазеть на казнь ушли отнюдь не все. Памятуя о двух остававшихся в особняке Вселенской комиссии школярах, часть горожан взялась караулить ворота. Надо ли говорить, что примеченный нами лысый живчик вертелся там в компании столь же подозрительных персон?
– Это неспроста, – заметил маэстро Салазар.
– И не говори, – кивнул я и махнул рукой. – Ладно, едем!
Сам не знаю зачем, мы поехали к ратуше. Наверное, просто хотелось оценить, как всё пройдёт. С учётом некоторых уже бросившихся в глаза странностей во время экзекуции могли случиться весьма прелюбопытные эксцессы, но кто бы ни занимался организацией казни, он предусмотрел решительно всё. Эшафот окружало тройное кольцо стражи и сколоченных из бруса загородок; ничуть не менее серьёзная охрана отсекала разгорячённую толпу от ступеней ратуши. Полагаю, дело не обошлось и без шпиков, а в окрестных переулках наверняка дежурили на случай возможных беспорядков отряды ландскнехтов. И потому беспорядков не случилось.
Лошадей пришлось оставить за три квартала на заднем дворе попавшейся по пути таверны. Местный вышибала за небольшое вспоможение взялся приглядеть за ними, и мы со спокойной душой выдвинулись к площади, расталкивая стекавшихся туда зевак. Столпотворение на окрестных улочках царило жутчайшее, и к тому времени, когда подобрались к месту казни, школяра уже ослепили и оскопили, переломали железным прутом руки и ноги. Язычник попытался выкрикнуть что-то вроде «солнце за нас!», но мигом лишился языка, а затем дюжие парни споро прикрутили его верёвками к столбу и начали обкладывать этот кусок мяса вязанками хвороста.
На балконе ратуши вольготно расположился маркграф с присными, там же сидели епископ и маркиза цу Лидорф, компанию которой составлял Мориц Прантл.
– Рыбак далеко пойдёт! – крикнул мне в ухо маэстро Салазар.
Я потянул его за собой, пробрался через толпу к оцеплению и продемонстрировал капралу стражников служебный перстень. Тот кивнул и дал команду пропустить нас на ступени ратуши, где отдельно от черни расположились наиболее родовитые аристократы, преуспевающие купцы,
