и бассейном, и гимнастический зал, и биллиардная и многое другое, столь же приятное. Но, понятное дело, главной «разгрузкой» был сабантуй. В комнате для ужина за большим столом помещалось человек тридцать. Попарившись, наплававшись, начинали пировать…
Так было и на этот раз. Мы оказались в числе приглашенных: я был "подан к столу", как американский гость. Заморский фрукт, то-есть… От шума, смеха, бренчания гитары, бесконечных тостов, от густого сигаретного дыма у меня даже голова пошла кругом…
– Ну что, вернешься к нам? «Приедешь обратно?» – спросил меня с другого конца стола один из начальников.
Шум затих. Все ждали моего ответа.
– Погостить приеду – в замешательстве ответил я.
Стол дружно загрохотал.
– Молодец! За гостя! – провозгласил начальник – и лихо опрокинул стопку. Десятую, вероятно…
По утрам я в одиночестве бродил по городу. По базарам, по знакомым когда-то улицам. Заходил и в свой родной Педагогический… Выглядел он ужасно. Два пожара произошли здесь за это время. Второй был особенно сильным, институт остался изуродованным, полуразрушенным. Я не мог смотреть без боли на обгоревшие колонны перед главным входом… Впрочем, здание реставрировалось и в уцелевших флигелях шли занятия. В музыкальном отделении принимали экзамены. Сновали взад-вперед студенты, переговаривались… Я невольно вглядывался, будто мог увидеть знакомые лица, прислушивался, уловив русскую речь… Нет – хотя все было знакомо, но знакомых тут не было. Да и русский язык уже не считался здесь родным: все таблички на дверях деканата и разных отделов, – блестящие, черные, такие же, как и в мои времена – теперь были украшены узбекскими надписями. Чтобы русским духом не пахло…
Как-то, возвращаясь домой с прогулки, я не стал дожидаться троллейбуса, а остановил частника на Москвиче. Это был пожилой мужик с густыми седеющими волосами и крепкими руками, которыми он удивительно надежно охватывал руль. И машину свою он содержал в большой чистоте. Словом, мужик – его звали Володя – был приятный и немногословный. Вез он меня, для сокращения пути, по каким-то узеньким переулкам со старыми одноэтажными зданиями, глиняными и кирпичными. Я, конечно, бывал здесь когда-то, но теперь уже ничего не узнавал. А Володя, заехав в эту чащобу, почему-то загрустил и даже начал покряхтывать и вздыхать. Мне как-то неловко было спрашивать, что с ним. Я и хотел, и не решался. И тут вдруг он, не глядя на меня, сказал:
– Видишь эти дома? Тут немцы жили. Много немцев…
Я промолчал. Я пока не очень понимал, для чего он мне это сообщает…
Машина свернула за угол. Володя опять вздохнул и даже замедлил ход.
– А вот здесь татары жили… Помнишь?
Я снова промолчал. Помню-не помню – ему какое дело? Рассказывать, откуда я приехал не хотелось.
– А вот это… – Мы ехали теперь совсем медленно и Володя с таким горестным вниманием разглядывал переулок, будто приехал сюда
