дивизиона ушёл в город. Он заменяется в будущем году и, готовясь к этому событию, старается приобрести побольше вещей, дефицитных на нашей Родине. У нас здесь говорят, что первый год службы в войсках Группы офицер входит в обстановку, второй – работает с полной отдачей, а третий – готовится к замене.
Замполит засел в кабинете командира. Скоро полковое партийное собрание по вопросу о состоянии воинской дисциплины, и он занимается статистикой: считает, сколько у нас дисциплинарных взысканий. Статистика требует пунктуальности, вот Зеленцов и разносит по графам, сколько взысканий наложено за пьянство, за самовольные отлучки, за пререкания и так далее. Сколько наложено на офицеров, на сержантов, на рядовых, на коммунистов, комсомольцев и беспартийных… Взысканий в дивизионе наложено много, и работы ему хватит до самого обеда.
Майор Безрукавый – наш начальник штаба – сегодня проводит занятия с разведчиками за городом, отрабатывая засечку целей на короткой базе. Чтобы обеспечить своевременное возвращение на случай тревоги, он взял с собой радистов с рацией и поддерживает связь со штабом: через тонкую перегородку я слышу попискивание ключа.
Лично я уверен, что сегодня войны не будет, потому что войны начинаются рано утром. Наверное, её не будет и завтра, но чем чёрт не шутит, и поэтому войска Группы должны быть постоянно в боевой готовности независимо от наших личных мнений и чувств.
Настроение у меня сегодня действительно неважное. В своих тридцать лет сам знаю, что не очень-то многого достиг. В моём возрасте многие уже становились генералами. Наполеону не было двадцати восьми, когда он завоевал Италию. Тухачевский говорил: «В тридцать лет я или буду генералом, или застрелюсь!» Стоп. Чего ради я вспомнил Тухачевского, мыслей о котором старался избегать после того, как он стал врагом народа? Где-то в шестом классе, кажется, мы играли в «Реввоенсовет», как ещё раньше играли в «Чапаева». Наш заводила, гроза учителей и даже директора нашей семилетки, был Ворошиловым, другой хулиганистый мальчишка – Будённым, третий – Блюхером, и так далее. Я был Тухачевским. Игра распалась, мы стали взрослее, а после тридцать седьмого года молчали о ней – ведь почти весь Реввоенсовет того времени был расстрелян.
Были и у меня честолюбивые замыслы, правда, более скромные, чем у великих полководцев. Они имели основание: после войны подвезло – с ходу поступил в Военную артиллерийскую академию и окончил её. Был назначен командиром дивизиона, как говорится, открылся зелёный семафор по службе, но случилась неприятность: через полгода после назначения на ответственных ученьях с боевой стрельбой мой дивизион, меняя боевые порядки, выскочил в район, по которому вели огонь. Случай спас от жертв – нашу колонну вовремя заметили и прекратили огонь. Начальство рвало и метало. Я доложил, как это случилось: команду на перемещение дивизиона подал, получив распоряжение от командира полка. Собственно говоря, к началу разбора страсти уже улеглись, командир
