был Пушкин, бесконечное движение по парку, свежая прохлада в тени деревьев, тёплая вода в пруду, запах пыли на дорожках и хвои между овражками, какие-то бессмысленные разговоры, заледеневшее мороженое и смех, смех, смех…
…Полутёмный подъезд и тусклая лампочка… запах немытой лестницы и бродячих кошек… она прижата спиной к стене и через тонкую ткань кофточки чувствует все её ухабы.
Его губы, кажется, втягивают её в какую-то бездонную, тёмную, но такую сладкую дыру, в которую она и сама очень хочет втянуться.
Её губы устали, опухли и горят, но он не даёт им передохнуть – она и представить себе не могла, что так долго сможет не дышать…
Пахнет от него свежей, тёплой пылью, политой грибным дождичком. И это до умопомрачения конфликтует с запахом немытой парадной.
А его руки легко гладят её лицо, плечи, обнимают за талию, прижимают к себе, и она ощущает всем своим существом, что он нежен, заботлив… только губы впиваются грубо и ненасытно.
«Ему можно верить», – чиркает мысль. И это последнее, что сможет потом она вспомнить.
У неё кружится голова…
Внезапно она очнулась – кофточка расстёгнута, его губы бродят по её обнажённой груди, а руки настойчиво пытаются снять с неё трусики.
«Я не справлюсь с ним, – как-то вяло, совсем даже не испугавшись, услышала она свою мысль, – бесполезно. И кричать бесполезно – никто и не дёрнется».
Давно была глубокая ночь.
…А его руки всё тянули трусики вниз. Он дышал прерывисто и не отпускал её грудь.
«Присосался как пиявка, – так же вяло и совсем уже безразлично подумала она. – Ну и пусть…»
– Ты что, мёртвая? – вдруг дошёл до её сознания его натужный шёпот.
По-видимому, он не первый раз задавал ей этот вопрос. Парень смотрел на неё и больно шарил в трусиках пальцами.
«Да, я умерла…» – прозрачно подумала она.
И опухшими, горевшими от его сладких поцелуев губами еле прошептала:
– Мне всё равно.
Парень ещё прижимал её к стене и продолжал перебирать пальцами там, внизу, но как-то уже неуверенно.
И вдруг выдернул руку и зло прошипел:
– Ну и чёрт с тобой!
Потом упавшим, тоскливым голосом, добавил:
– А ведь нам так хорошо могло бы быть…
Повернулся, и качнувшись как пьяный, вышел из парадной.
Стукнула входная дверь.
…Она медленно сползла спиной по колючей от потрескавшейся краски стене и жёстко шлёпнулась попой на холодный, цементный пол. Этот пол привёл её к настоящему. Появилось смутное понимание присутствия окружающего её пространства. Снова завоняло кошками и немытым полом. Замызганная лампочка, казалось, ехидно подмигивала ей. …И полумрак постепенно стал проясняться.
«Что обо мне подумает тетя Шура?» – в ужасе подумала она. Это была первая живая эмоция и мысль.
И вслед за ней – другая: «Нет, не умерла я».
