le>Сирень как раз расцвела. Дома сейчас тепло, хорошо, ночами свежий, прохладный ветерок ласкает кожу, и ароматы рассыпаются по улицам букетами запахов…. А здесь в землю бьет вражеская пуля, не давая высунуть голову из окопа.
– Эй! Ты! – зовет незнакомый голос. – Стреляй, дубина! Стреляй!
Здоровый, неаккуратно выбритый мужчина тут же убегает куда-то дальше, пригибаясь. В стороне раздается взрыв, продолжая мешать в голове мысли.
Земля взмывает вверх, тарабанят винтовки и пулеметы. Кажется, это был артиллерийский… нет. Танки?
Иннокентий, молодой юноша, которому пришлось идти на фронт прямо из университета, пытается выпрямить дрожащие ноги, чтобы выглянуть, не идут ли на него танки, и ровно над ним, прямо в землю ударяет пуля, разметав песчинки.
Еще бы чуть-чуть – и пуля угодила прямо в лоб. Иннокентий, застыв на миг, чувствует, как ноги сами подкашиваются, и тут же он садится обратно, прижимая винтовку и только глядя кругом ошарашенным взглядом.
А люди бегают, кричат. Матерятся так, что уши заворачиваются. Все стреляют. Кто-то пробегает мимо по окопу, взглянув с укоризной, но подняться нет сил. Даже ладонь не разжимается. Захочешь отпустить винтовку – даже не получится.
Ускоренный курс молодого бойца прошел будто зря. Иннокентий так и сидит, не в силах шевельнуться. Немцы, кажется, наступают, а выглянуть нет сил.
– Чего сказал-то?! – кричит кто-то вблизи.
Дрожа, Иннокентий взглядывает, кто говорит дальше в окопе. Там отстреливаются двое, один с проседью на щетине, но не старый, оба в касках, второй гладко выбрит, оба стреляют и переговариваются прямо так, в паузах между выстрелами.
– Да чего он скажет?! – кричит гладко выбритый мужчина. – Сопляк еще!
Иннокентий против воли напрягается, будто говорят о нем, хоть это и не так. Сейчас ум готов зацепиться за что угодно, лишь бы не слышать, как где-то рядом снова ударил в землю снаряд… или граната – да черт его знает! Лишь бы не слышать, как кричит какой-то несчастный, одним своим криком заставляя кожу стягиваться на черепе так сильно, что каска, думается, может свалиться.
– Сам не знает, чего делать! Чертов сукин сын! Зеленый, как огурцы! Стреляйте, говорит! Ух, проклятый!
Выбритый мужчина, рассердившись, высовывается из окопа аж до пояса.
– Получайте, сукины дети!
Он кричит, матерится, ругается, но продолжает стрелять, а затем опускается из окопа целый и невредимый и снова заряжает винтовку.
Иннокентий даже слегка ободряется, видя пример незнакомца. Юноша сжимает губы, перехватывает винтовку, собирается подняться, но застывает глазами там, куда чуть раньше угодила пуля.
Вдруг, поднимешь голову, а она снова ударит? И все, нет тебя. Вот так просто. Кто-то кричал, а теперь стих… кого-то уже нет.
Иннокентий, чуть ни плача, снова опускается в окоп, прижимаясь к земле так сильно, что кажется, будто он становится еще меньше, чем был, но рядом продолжают говорить, и юноша вновь прислушивается.
– На кой черт нам такой командир, я тебя спрашиваю?! Угробит нас к чертям….
Рядом взрывается земля, этих двоих отбрасывает, а Иннокентий снова вжимается в землю.
– Ванька! Ванька!
Юноша не удерживается, выглядывает и видит, как мужчина, тот, что с проседью, опускает на миг голову, кладет ладонь на грудь убитого друга, вздыхает еще мгновение, но дольше не медлит, встает и опять начинает стрелять из винтовки по наступающему врагу.
От грохота начинает звенеть в ушах. С непривычки голова раскалывается так сильно, что начинает болеть. Иннокентий едва не зажмуривается, как вдруг его, взяв одной рукой за грудки, ставит на ноги незнакомый человек.
Юноша замирает, встав статуей, когда взглядывает в холодное, спокойное лицо незнакомца. Иннокентий даже не сразу обращает внимание на сержантские лычки, глядя на строгое, невозмутимое выражение мужчины, на гладко выбритое лицо, мощные скулы и большие, но аккуратные брови, нависающие над глазами.
– Страх, – говорит незнакомец спокойно, – это уже поражение. Запомни, боец.
Мужчина говорит тихо, словно вокруг не грохочут взрывы, не ревут пулеметы и пушки, не тарабанят сотни и тысячи винтовок и пистолетов, но его слова удивительным образом все равно удается расслышать. Даже кажется, будто становится тише, хотя бы на миг.
А впрочем, едва незнакомец отпускает Иннокентия, как тут же снова начинает звенеть от грохота в ушах.
Сержант не ждет. Едва отпустив юношу, он легко выбирается из окопа, держа в одной руке пистолет, а другой опираясь на землю. Неторопливо
