вид. Но было поздно: Главный заметил.
– В чём дело?
Кронштейн подходил по месту в двух положениях.
– Почему отсутствует маркировка? Чей кронштейн?
– Датчика угловых скоростей, – заторопился ведущий.
Главный поморщился.
– Вызовите ориентаторов. Проверьте все сборки и доложите по чьей вине.
Плотный людской поток двигался тесной аллеей к проходной. Мокашов шёл вместе со всеми и поминутно оглядывался. Всё в первый раз казалось ему необычным и волновало. Впереди насколько хватало глаз колыхались спины, и он подумал: «Ужасно так со всеми идти и не видеть лиц». Он вспомнил пальцевские слова: «и в столовую будешь строем ходить» и поёжился. За спиной звонкие женские голоса обсуждали диффузор и конфузор. Наконец, показалась проходная – приземистое здание, обилием рыжих широких дверей напоминавшее пожарное депо. Люди по сторонам шагали солидно. И тут раздался звонок, и все побежали. Мокашов в недоумении посмотрел на часы. «Всего двадцать пять девятого».
От проходной Мокашов шагал с видом первооткрывателя. Первое здание на территории поразило его. Необычное, в земле чуть не по крышу, без окон, в частоколе разновысоких труб. «Что это? Бункер, стенд? Но отчего рядом с проходной?»
Разъяснила стрелка-указатель: «К овощехранилищу». «Осторожней, – скомандовал сам себе Мокашов, – поаккуратнее, так и подзалететь недолго».
Между цехов раскатывали кары: жёлтые, полосатые, оранжевые. На нестандартно высоком грузовике повезли что-то огромное, шарообразное, завёрнутое в полиэтилен. В воздухе чуть дребезжало и сипело, и стоял повсеместный слабый звон. На повороте у высокого мрачного с виду здания вырывался из-под земли пар. Но всё это радовало и удивляло, и звуки по сторонам сливались для него в приветственную симфонию.
Кабинщицу крайней кабины проходной звали Леночкой. Она была безусловно хороша той нестойкой прелестью молодости, что даётся часто на время и канет неизвестно куда. С утра она отдежурила у ворот.
– Закрой кабину и подежурь у ворот, – сказала ей старшая кабинщица.
Она безмолвно встала. «Пожалуйста. Всегда, пожалуйста». Длинноногая, стройная, с подчёркнутым безразличием юного лица. Но внешность, по мнению старшей кабинщицы, не в числе добродетелей девушки. Больше ценилось послушание. «У ворот, так у ворот». Машин с утра было мало, только проехал зим Главного, и он – или это ей только показалось – внимательно взглянул на неё.
«А что? Есть на что посмотреть». Она говорила о себе: «девочка-картинка». Когда с Наташкой, подругой, они идут по территории (в форме – зелёненькие, точно попугаи – неразлучники), многие оглядываются. Наташка – тоже хорошенькая, и ещё в школе их дразнили: принцесса белая и принцесса чёрная.
Когда пошёл основной поток, она вернулась в кабину. К работе кабинщицы она привыкла не сразу. Мелькание в первые дни доводило её до обморока.
– Терпи, невеста, – говорила ей старшая
