в тон к сумке, стремясь взлететь над асфальтом на тонких иглах немыслимых шпилек. И от них не веет столь странным спокойствием и умиротворением. Полным довольством жизнью.
Пока взгляд отмечал мелкие детали, ноги уже несли пророка к незнакомке, чей образ казался столь притягательным. Ее темно-русые прямые волосы прикрывали лопатки и колыхались под порывами легкого ветра с воды. Она чуть повернула голову, и стала заметна линия носа и губ, не тронутых яркой помадой. Такой стиль больше подходил бы уже взрослой женщине, но мастер Времени остро ощущал, что будет сильно удивлен, когда узнает возраст гостьи. То, что она прибыла в город недавно, не вызывало сомнений. Также как и то, что являлась одаренной. Ее ауру, совпадающую оттенком с костюмом, он смог различить не сразу, но теперь видел довольно четко.
– И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
Строчки сорвались с губ, прежде чем он задумался или захотел остановиться. Арсений любил поэтов серебряного века, а вспомнившееся стихотворение почему-то казалось невероятно уместным.
– И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
Он подошел уже достаточно близко, чтобы его негромкая декламация стала слышна женщине, и она все же обернулась, ветер отбросил темные волосы от лица…
– И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу, – закончил пророк, глядя в серо-синие глаза незнакомки. Они оказались чуть темнее ткани костюма. Кожа ее поражала светлыми оттенками, почти нетронутая загаром, что тоже странно, учитывая современное стремление уподобиться летом жителям Африки. Была ли она красива? Арсений не смог бы сказать точно. Черты ее лица гармонично сочетались, но не поражали воображение выразительностью или классической красотой. Она выглядела молодо, но впервые мастер Времени не смог точно понять, сколько же именно лет женщине. Двадцать пять или тридцать? А, может быть, двадцать три? Чересчур большой разброс для того, кто всегда привык быть точным.
– Вы любите Блока?
Ее голос оказался мягким и журчащим, как ручеек в жаркий полдень. Ощущение прохлады и чистоты нахлынуло на него, словно поток свежего воздуха, заставив забыть о делах и усталости.
– Временами… А вы?
Она улыбнулась, не столько губами, сколько глазами, в которых горела неподдельная искра жизни, наслаждения каждой минутой… Он давно не видел таких глаз.
– Предпочитаю
