первая за 5 месяцев тюремного заключения возможность высказаться для нас, до этого мы были в заключении, в заточении, оттуда мы не можем делать ничего, делать заявления, не можем снимать фильмы в СИЗО, у нас нет интернета, нам даже не может принести какую-то бумагу наш адвокат, потому что даже это запрещено. 30 июля мы высказались впервые, мы призвали к контакту и к диалогу, а не к борьбе и противостоянию. И мы протянули руку тем, кто зачем-то полагает нас своими врагами. В ответ над нами посмеялись, в эту протянутую руку плюнули. «Вы не искренни», – заявили. А зря. Не судите по себе. Мы говорили, как, впрочем, и всегда, искренне именно то, что думаем. Мы невероятно по-детски наивны в своей правде, но тем не менее ни о чем сказанном, в том числе и в тот день, мы не жалеем, и будучи озлословленными, не собираемся злословить взаимно, мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся. Гонимы, но не оставлены. Открытых людей легко унижать и уничтожать, но когда «я немощен, то силен».
Слушайте нас, нас, а не Аркадия Мамонтова, не искажайте и не перевирайте все, нами сказанное, и позволяйте нам вступить в диалог, в контакт со страной, которая в том числе и наша, а не только Путина и патриарха. Я, как Солженицын, верю в то, что слово в итоге разрушит бетон. Солженицын писал: «…значит, слово искренней бетона, значит, слово – не пустяк, так тронутся в рост и благородные люди и слово их разрушит бетон».
Я, и Катя, и Маша сидим в тюрьме, в клетке, но я не считаю, что мы потерпели поражение. Как и диссиденты не были проигравшими, теряясь в психбольницах и тюрьмах, они выносили приговор режиму. Искусство создания образа эпохи – не знать победителей и проигравших. Так и поэты, обэриуты, до конца оставались художниками, по-настоящему не объяснимые и непонятные. Будучи зачищенными в 1937 году. Введенский писал: «Нам непонятное приятно, необъяснимое нам друг». Согласно официальному свидетельству о смерти, Александр Введенский умер 20 декабря 1941 года, причина неизвестна, то ли дизентерия в арестантском вагоне, то ли пуля конвоя. Место: где-то на железной дороге между Воронежем и Казанью. «Pussy Riot» – ученики и наследники Введенского. Но принцип плохой рифмы для нас родной, он писал: «Бывает, что приходит на ум две рифмы, хорошая и плохая, и я выбираю плохую, именно она и будет правильной». Необъяснимое – нам друг, элитарные и утонченные занятия обэриутов, их поиски мысли на грани смысла воплотились окончательно ценой их жизни, унесенных бессмысленным и ничем не объяснимым большим террором. Ценой собственных жизней обэриуты невольно доказали, что их ощущение бессмыслицы и алогичности, как нерв в попе, было верным. Но заведя при этом художественное на уровень исторический. Цена соучастия в сотворении истории всегда непомерно велика для человека, для его жизни, но именно в этом участии и заключается вся соль человеческого существования. Быть нищими, но многих обогащать, ничего не иметь, но всем обладать,
