жены. Наклюнулись давно забытые и потухшие обиды. На жизнь. На маму. Маленький Аким виновен. Он не знает причин своего проступка. Странно так получилось, что он, внутри искренний, добрый мальчишка, мыслящий всегда конструктивно и во благо – виноват. Не умеет он оправдываться перед матерью. Перед женой.
Лия постояла немного, будто ожидая чего-то, потом ушла. Было слышно, как она шуршит бумагами, гремит ящиками, переставляет посуду. Аким, успел на себя надеть лишь спортивные штаны. Его мощный торс остался обнаженным. Подошел к приоткрытой двери, остановился, испуганно прислушался.
– Отнимать у меня право на свободу выбора! Оно непреложно! – тихим шепотом кричала она, – где же они… я ведь их покупала.
– Ты! Ты их выкинул? – донеслось из кухни.
Тело Акима дернулось, казалось, оно хотело как-то ответить, не воспользовавшись ртом, но остановилось у порога.
– Знаем мы вас, мужчин! Ха! Если женщина не имеет детей после тридцати, то вы считаете, что она неполноценное существо какое-то!.. Особенно если она делает такой выбор сознательно! – Лия, давясь раздражением, продолжала открывать шкафы на кухне и ворошить, перекладывать с места на место вещи, посуду…
– Я ведь модель! Еще до нашей встречи я поняла, что иметь детей не мое предназначение, слово такое есть… вот и все… Неужели нельзя понять, что дети – это ответственность! А я не сумею!
Клубок женского гнева вертелся по кухне и тишина, разматывая его, усиливала эффект. Безмолвие, в котором находился дом, было прекрасным проводником остервенения жены. Аким упирал безликий взгляд в пол и ощущал, как дом разговаривает с ним. Опять эта детская, давно погребенная под пластами каждодневных дел, эмоция бессмыслия и неясности обвинений. Ступор перед высшей женской логикой, обесценивающей всякие усилия интеллекта. И тогда, в такие моменты детства, дом начинал с ним общаться, рассказывал о своих заботах и что-то советовал; двери скрипели, – это было слышно по-настоящему; холодильник начинал урчать как-то особенно громко, паркет комментировал каждый шаг… Убегая от гнева женского, в котором много слез, упреков, но никакой опоры и не за что зацепиться рассудку, обостряются чувства и даже то, что чешется под коленкой – кажется событием. Дом приходит на подмогу, по-философски отвлекая от надвигающегося чувства вины из-за немилости любимой мамы.
Зрелый, состоявшийся в жизни Аким снова задыхался от внутренней обиды, потому что знал, что сделал сегодня все правильно.
«Где же они… мне мама давала… наверно, в той конфетнице, – она лихорадочно обшаривала полки. – Аким не должен был знать, где они, я же хорошо спрятала их… – паника в Лие разрасталась, – может, он нашел их и спрятал от меня?»
– Скажи мне, наконец, что происходит, – резко выдохнул Аким, он стоял в коридоре, – почему иметь детей это так ужасно?
Лия выскочила из кухни, будто пораженная, что Аким ничего не понимает,
