ушла! – меня самого затрясло, цепь передавила шею. – Я не хочу быть таким, как ты! Я не такой!
Уилл расхохотался, обнажая свои зубы в зловещем оскале. От спокойного отца, каким он был еще пять минут назад, вновь не осталось и следа.
– Но ты такой, Коул! Такой…ты уже чувствуешь это, да? Чувствуешь, как тебе нравятся некоторые вещи? Чувствуешь, я знаю это!
– Нет! – я резко нажал на красную кнопку, хотя был уверен, что наши крики и так слышны по всей больнице.
– Я знаю Коул, знаю. Я вижу это в твоих глазах! Ты всегда был странным мальчиком, вспомни!
– Хватит! – руками хватаю цепь на своей шее, чтобы ослабить давление. В эту же минуту в комнату врывается несколько человек со специальными приборами в руках. Придерживая Уилла, они без промедлений втыкают в его шею заостренный иглой шприц, и на миг его серебряный взор замирает на мне, а губы шепчут, не произнося ни звука:
„Ханна“, – читаю я. Тут же тело отца расслабляется, и он закрывает глаза, опадая на спинку стула.
– Вот и поговорили, – встаю и направляюсь к выходу уже в сопровождении медсестры – на этот раз новенькая миловидная блондинка, которая довольно-таки хорошо выглядит при том, что работает в таком ужасном месте.
Лоб покрылся испариной, и я прикладываю к нему ладонь, пытаясь не казаться таким жалким. Но мне тошно. То ли от детского воспоминания о Дрейке, то ли о том, что не знаю своей матери.
То ли от того, что у меня, по сути, никого нет. И даже если я когда-нибудь сяду в психушку, вряд ли кто-то будет навещать меня здесь.
У меня даже нет сына, как у Уилла, хотя от моих посещений ему не легче.
Конечно, есть бабушка и дедушка. Но в последнее время мы не очень близки. Это к лучшему – мне не хотелось бы, чтобы они видели все это. Они заслужили достойную и спокойную старость.
– Ох, – тяжело вздыхает милая блондинка. – Не ожидала, что будет так. В последнее время он был спокойным. Отключался, конечно, но не вел себя так.
Мы шли по коридору, и я старался не обращать на нее никакого внимания. Я вообще старался не смотреть на девушек, потому что слишком часто видел в любой из них лишь одну.
– Он сильно поранил вас? – когда мы остановились возле стойки, на которой я должен был отметить время посещения, она слегка задела меня за край рукава и уже собиралась потянуться к шее. Неслыханная глупость с ее стороны.
– Я в порядке, – четко проговорил я, не глядя на девушку. Уверен, на ее лице сейчас явно разочарованная, но сдержанная улыбка.
Хорошая такая девочка, наверняка. Все медсестры такие. Наверное, пришла сюда потому, что очень хотела помогать людям. Вся такая самоотверженная, милая и добрая. Идеальная. Такая никогда не кричит, не закатывает истерики и всегда спрашивает о том, не сильно ли меня поранили.
Бекка бы никогда не стала медсестрой.
Спрашивала ли она меня о моих ранах? Заботливым, едва тихим голосом… Разумеется, нет. Она сама нанесет раны, еще и сверху соли насыплет.
– Когда вы
