– в зал, где музыка царит.И весь, как слух и осязанье,
среди колонн и севрских ваз
от госпожи Вальтер к Сюзанне
скользнуть, как лезвие, сквозь вальс.
То влево двигаясь, то вправо,
то тех, то этих женщин зля,
он все рассчитывает здраво.
Он понимает: все не зря.
Не зря он с этими и с теми.
Не зря нахально и легко
он держит, как цветок за стебель,
бокал с искрящимся «Клико»…
Не зря с мерцающей розеткой
он, элегантный, как виконт,
во время позднего разъезда
над чьей-то шляпкой держит зонт.
Но вот он дома – среди книг,
чернил, бумаг… Пора за дело!
Играть виконта надоело.
Теперь он трезв, как зеленщик.
Дрова в камине пламя лижет,
а за окном ни лиц, ни крыш.
Еще как будто нет Парижа.
Написан будет им Париж!
Стреляют мокрые дрова.
Он пишет свой роман,
и странно
висит на стуле Мопассана
одежда Жоржа Дюруа…
Памяти Ксении Некрасовой
Я никогда не забуду про Ксюшу,
Ксюшу,
похожую на простушку,
с глазами косившими,
рябоватую, —
в чем виноватую?
Виноватую
в том, что была рябовата,
косила
и некрасивые платья носила.
Что ей от нас было, собственно, надо?
Доброй улыбки,
стакан лимонада,
да чтоб стихи хоть немножко печатали
и чтобы приняли Ксюшу в писатели.
Мы лимонада ей, в общем, давали,
ну а вот доброй улыбки —
едва ли.
Даже давали ей малые прибыли,
только в писатели Ксюшу не приняли,
ибо блюстители наши моральные
определили:
«Она ненормальная».
Так и в гробу наша Ксюша лежала —
на животе она руки держала,
будто она охраняла негромко
в нем находящегося ребенка.
Люди, нормальные до отвращения,
вы —
ненормальные от рождения.
Что вы кичитесь вашей бесплотностью,
люди,
беременные бесплодностью?
Вам не простится за бедную Ксюшу.
Вам отомстится за Ксюшину душу.
Ракеты и телеги
Телегу обижать не надо.
Телега сделала свое.
Но часто – будь она неладна —
в искусстве вижу я ее.
Гляжу я с грустью на коллегу
и на его роман —
телегу.
Мы лунник в небо запустили,
а оперы —
в тележном стиле.
О, дух дегтярный,
дух
