нял, что предугадал в ней то, что, к сожалению, действительно потом произошло после распада СССР – потеря взаимопонимания и новая холодная война, необъявленная, но сопровождающаяся многими весьма небескровными войнишками и терроризмом; грозящая перерасти в третью войну, после которой может исчезнуть человечество.
В каждом пограничном столбе
есть нечто неуверенное.
Тоска по деревьям и листьям – в любом.
Наверно,
самое большое наказание для дерева —
это стать пограничным столбом.
На пограничных столбах отдыхающие птицы,
что это за деревья,
не поймут, хоть убей.
Наверно,
люди сначала придумали границы,
а потом границы стали придумывать людей.
Границами придуманы
полиция, армия и пограничники.
Границами придуманы
таможни и паспорта.
Но есть, слава Богу,
невидимые нити и ниточки,
рожденные нитями крови
из бледных ладоней Христа.
Эти нити проходят,
колючую проволоку прорывая,
соединяя с любовью – любовь
и с тоскою – тоску.
И слеза,
испарившаяся где-нибудь в Парагвае,
падает снежинкой
на эскимосскую щеку.
Мой доисторический предок,
как призрак проклятый,
мне снится.
Черепа врагов,
как трофеи в пещере копя,
он когда-то провел
самую первую в мире границу
окровавленным наконечником
каменного копья.
Был холм черепов.
Он теперь в Эверест увеличился.
Земля превратилась в огромнейшую из гробниц.
Пока есть границы,
мы все еще доисторические.
Настоящая история начнется,
когда не будет границ.
Однажды на реке Амазонка одна старая индианка предложила мне банан. Она аккуратно очистила кожу и только потом почти благоговейно вымыла банан в воде, кишащей пираньями и паразитами. Только после этого почти ритуального священнодействия она решилась протянуть мне банан. Она думала, что так все будет выглядеть гораздо культурней, цивилизованней. Но у меня даже в сердце защемило, потому что эта индианка была с раннего детства лишена понимания, где истинная культура, а где примитивно понятая цивилизованность. Кто имел право украсть у нее – явно честной, трудовой женщины, наверняка прекрасной матери и бабушки, возможность самораскрытия через Шекспира, Данте, Достоевского, Сервантеса, Мелвилла, Шостаковича. Не одна она, а миллионы таких, как она, это часть нашего общего греха – бескультурья человечества. Мы разъединили человечество, разделяя его на три категории.
Первая категория самая опасная. Это те, кто обладает преступной неспособностью чувствовать собственный грех или вину за что бы то ни было. Вся жизнь для них лишь существование без ощущения собственной вины, что делает жизнь более комфортабельной, уютной. Вторая категория все-таки включает людей, у которых проскальзывает время от времени чувство вины, но обычно ненадолго. Третья категория – она самая скромная по количеству, постоянно чувствующая себя виноватой прямо или косвенно за все на свете. Но именно благодаря таким людям и существует то, что и называется совестью человечества без снисходительного покровительства.
Если мы нечаянно наступаем на ногу наших ближних в метро или на перекрестке, мы все-таки приносим извинения. Если мы оскорбляем наших жен грубыми словами, лучшие из нас предпочитают взять свои слова обратно. Но нельзя сложа руки ждать, когда наконец агрессивные националисты или религиозные террористы сами, по доброй воле, cмирнехонько сложив губы сердечком, будут брать обратно свои самые оскорбительные слова о других народах и религиях. Свобода слова не должна переходить в свободу личных оскорблений и попрания прав человека.
Увы,
