trong>
АБСОЛЮТНАЯ НОРМАЛЬНОСТЬ – это уже само по себе отклонение в психике. «Дэнс, дэнс, дэнс» (с)
Он поднял вверх руки, в левой стакан с виски, в правой листочки с рукописным текстом, и провозгласил:
– Взблюём же дети мои! Аминь!
– Можешь собрать хорошую паству, – рассмеялся я, выпуская сигаретный дым. – Ну-ка дайка своим глазом читануть.
Он опустил руки и разгорячённый от виски и эмоций дал мне текст своего манифеста. Хорошая работа: едкая, смешная, много сарказма и щепотка иронии. Всё это не режет глаз, красиво написано, вкусно подобраны эпитеты и сравнения. Это уже не те подростковые стенания, которые он писал года два назад. Есть немного наивности, но это не портит общую картину.
– Очень хорошо, – сказал я затягиваясь. – Я бы подправил кое-какие вещи, но это уже вопрос стилистики. Думаю, можно оставить и так. Давай опубликуем на нашем сайте?
– Ой, нет! – тут же стушевался он.
«Опять двадцать пять!», – подумал я. Ему едва ли за двадцать, но он абсолютно лишён молодецкой смелости и наглости.
– Опять в стол? – грустно усмехнулся я.
– Это не для больших масс, – сказал он.
Я хохотнул.
– Это же не серьёзная работа! – воскликнул он с нескрываемым страхом в глазах. – Это же бред!
– Смешной не серьёзный бред – нормально! – парировал я.
– Нет, – покачал он головой. – Меня признают ненормальным.
– Как будто в этом есть что-то плохое, – поморщился я туша сигарету. – Ты
«Голый завтрак» Берроуза читал?
– Литература должна быть серьёзной! – сказал он.
Я прыснул:
– Ты читал детектив, где убийца известен нам с самого начала, а всё
остальное время мы наблюдаем за попытками автора превратить это во что-то целостное?
– Достоевский – великий автор! – сказал он с пылом.
– Так я и не спорю, – пожал я плечами.
– Там есть идея!
– У тебя тоже есть.
– Литература должна быть серьёзной, – повторил он.
Я закатил глаза.
– Ты считаешь русскую классику серьёзной, но абсолютно не видишь её молодого, почти подросткового, разудалого, хамского и такого надрывно живого бекграунда, – я взял ещё одну сигарету. – Ты знаешь Кирша Данилова?
Он покачал головой.
– Вот кое-что из его работ:
«А слепые бегут, спинаючи гледят;
Безголовые бегут, оне песни поют,
Бездырыя бегут – попёрдовают,
Безносый бегут – понюхивают,
Безрукой втапоры клеть покрал,
А нагому безрукай за пазуху наклал,
Безъязыкова, тово на пытку ведут;
А повешены – слушают,
А и резаной – тот в лес убежал.»
Он непонимающе на меня посмотрел.
– Кирша писал былины и сказки. Я зачитал тебе фрагмент из его работы.
Просто, незатейливо и весело.
– Ну, поэзия это другое…
– Твоя проблема в том, что ты хочешь написать одну большую и серьёзную работу и чтоб как Шёлохов. А ты знаешь, что «Тихий Дон» он написал в двадцать восемь? Некоторые до сих пор утверждают, что это немыслимо!
Я зажёг сигарету и закурил. Мой взгляд невольно упал на подаренную мне катану. Муляж конечно, но очень красивый. И тут меня осенило.
– Ты знаешь, кто ещё помимо тебя сидел в этом вот кресле? – спросил я и прямо почувствовал загорающееся во мне пламя безумия.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Задыханов.
Его брови поползли вверх.
– Автор «Инквизитора»? – спросил он.
– Да, – я со вкусом затянулся. – Столько воспоминаний. Ближе к тридцати этот парень стал отбитым в плане фантазии. Он, знаешь… видел как собаки бегут, за проезжающей машиной? Так он и писал: отталкиваясь от каких-то мутных описаний, образов, вещей увиденных и услышанных на улице. Музыка, игры, фильмы – его фантазию могло поджечь всё! Он мог написать о том, как он удачно сходил на толчок! А потом нашёл что-то смешное в том, как висит туалетная бумага.
– Вы
