сохраняли влияние в Сирии и Палестине, элчи (послы) Чингисидов намеренно заявляли, что монгольские ханы находятся в процессе обращения в христианство.
Монголам было нетрудно создать такое впечатление, поскольку все они глубоко и искренне интересовались теологией, а одним из их любимых развлечений были масштабные придворные дебаты, часто богословские, в которых принимали участие сторонники соперничающих вероисповеданий [14]. Одно из наиболее полных описаний этих грандиозных словесных баталий на богословские темы предоставляет папский посланник Гильом де Рубрук (1220–1293). Он в 1254 году прибыл ко двору хана Мункэ [15]. Несторианство к тому моменту уже прочно утвердилось по всей Азии. Ислам все чаще находил последователей среди тюркомонголов. Хан Хубилай посылал своих епископов на запад в роли архиепископа Тебризского или предводителя посольства в Европу и Ватикан, а Святой престол назначал епископов в Ханчжоу и Ханбалык (Пекин), столицу империи Юань[46].
Несмотря на принятие новой религии, многие монгольские неофиты по-прежнему сталкивались со скептическим и циничным отношением к себе, отчасти из-за нежелания полностью отказываться от глубоко укоренившихся шаманских убеждений и практик. Даже хан Газан (прав. 1295–1304), главный защитник чингисидского ислама в Иране, оставался уязвим перед уколами недоброжелателей из-за непоколебимой приверженности ясе и некоторым шаманистским ритуалам [16].
Шаманизм, практиковавшийся тюркомонголами, основывался на анимизме с заметными вкраплениями китайской космологии и зороастризма[47]. Отсутствие публичных и коллективных ритуалов, а также священнослужителей, которые четко выделялись бы из общей массы верующих, заставляло многих полагать, что монголы не придерживались вообще никакой религии и были просто безбожными язычниками. Другая крайность представлена взглядами ученого персидского сановника Ата-Мелика Джувейни, который игнорировал противоречия между верой своих монгольских господ и законами шариата. Он утверждал, что Чингисхан «отменил дурные обычаи, которые соблюдались теми племенами и признавались ими, и установил обычаи, достойные похвалы, диктуемые благоразумием. Среди тех установлений есть многие, которые согласуются с шариатом»[48].
Шаман был могущественным человеком в племени. Когда влияние Тэмуджина и число его последователей начало расти, шаман Тэб-тэнгри, также известный как Кокочу, бросил ему вызов[49], намереваясь стать по меньшей мере закулисным правителем. Чингисхан был так напуган, даже несмотря на то, что его окружали верные тысячники и множество надежных последователей, что не чувствовал себя в безопасности до тех пор, пока Тэб-тэнгри не был убит, а его позвоночник – переломлен пополам. Крайняя степень тревоги Чингисхана ярко показана на страницах монгольского великого эпоса «Сокровенное сказание». Из него следует, что поспешное удаление погребального шатра и всех
Не стоит забывать и про тибетский буддизм, которым Хубилай интересовался еще со времен, когда он был одним из принцев, и который, вероятно, исповедовал на протяжении всего своего правления.
Связь монгольского культа Неба с аналогичным китайским пока невозможно доказать. Нелегко обнаружить в источниках аргументы в пользу дуализма монгольской религии, без которой немыслим зороастризм (причем скорее можно было бы подозревать наличие влияния на монголов деривата зороастризма – манихейства, бывшего государственной религией Уйгурского каганата, – но и этого влияния обнаружить не удается). Некоторые (очень слабые) связи с зороастризмом могут быть заметны в шаманизме монголов нового времени, но их верования довольно далеки от религии, на которую опирался Чингисхан.
В течение довольно долгого времени Тэб-тэнгри деятельно поддерживал Тэмуджина.
