style="font-size:15px;"> И разлетались, как туман, —
И ты, которая, даря меня мечтами,
Была отрадой для души больной.
Унесена – исчезла за горами,
Как облачко с поднявшейся росой…
1864
Век
Век девятнадцатый – мятежный, строгий век —
Идет и говорит: «Бедняжка человек!
О чем задумался? бери перо, пиши:
В твореньях нет творца, в природе нет души.
Твоя вселенная – броженье сил живых,
Но бессознательных, – творящих, но слепых,
Нет цели в вечности; жизнь льется, как поток.
И, на ее волнах мелькнувший пузырек,
Ты лопнешь, падая в пространство без небес, —
Туда ж, куда упал и раб твой, и Зевес,
И червь, и твой кумир; фантазию твою
Я разбиваю в прах… покорствуй, я велю!»
Он пишет – век идет; он кончил – век проходит.
Сомненья вновь кипят, ум снова колобродит, —
И снова слушает бедняжка-человек,
Что будет диктовать ему грядущий век…
1864
Рассказать ли тебе, как однажды
Хоронил друг твой сердце свое,
Всех знакомых на пышную тризну
Пригласил он и позвал ее.
И в назначенный час панихиды,
При сиянии ламп и свечей,
Вкруг убитого сердца толпою
Собралось много всяких гостей.
И она появилась – все так же
Хороша, холодна и мила,
Он с улыбкой красавицу встретил;
Но она без улыбки вошла.
Поняла ли она, что за праздник
У него на душе в этот день,
Иль убитого сердца над нею
Пронеслась молчаливая тень?
Иль боялась она, что воскреснет
Это глупое сердце – и вновь
Потревожит ее жаждой счастья —
Пожелает любви за любовь!
В честь убитого сердца заезжий
Музыкант «Marche funebre»[13] играл,
И гремела рояль – струны пели,
Каждый звук их как будто рыдал.
Его слушая, томные дамы
Опускали задумчивый взгляд, —
Вообще они тронуты были,
Ели дули и пили оршад.
А мужчины стояли поодаль,
Исподлобья глядели на дам,
Вынимали свои папиросы
И курили в дверях фимиам.
В честь убитого сердца какой-то
Балагур притчу нам говорил,
Раздирательно-грустную притчу, —
Но до слез, до упаду смешил.
В два часа появилась закуска,
И никто отказаться не мог
В честь убитого сердца отведать,
Хорошо ли состряпан пирог?
Наконец,
«Похоронный марш» (
