леса мерцала маленькая звездочка.
«Может, и отец тоже сейчас ее видит», – вдруг подумалось Лорке.
Под окнами послышалась какая-то возня. Затем грохнуло в сенях.
– Кто здесь? – раздался тихий голос матери. Однако за дверью молчали.
– Кто здесь? – громче повторила Ульяна. Она, в отличие от беспамятного с добрый месяц сына, уже зналась с местным народцем, и без особой нужды даже из избы выходить боялась: экспедичные людишки-то были с бору да с сосенки, а уж о местных и говорить не стоило, – сплошь клейменые каторжане да укшуйники[7]. Потому, когда снова зашумели, к двери Ульяна пошла с ухватом.
Дверь распахнулась, ухват грохнул на пол. Ульяна обессиленно опустилась на лавку:
– Свен…
У отца с бровей и бороды свисали сосульки, шапка и ворот тулупа заиндевели.
– Отец! – Лорка рывком выпрыгнул из постели, прижался к холодному рукаву. Враз устыдился подступивших слез и принялся помогать отцу снимать задубевшую с мороза одежду.
Он много раз представлял себе эту встречу – еще до отъезда, в Якутске, в пути, в горячечном бреду – и всегда он, Лорка, вот так подбегал к нему, тыкался в отцовский рукав, а суровое лицо отца расцветало улыбкой.
Но сейчас улыбки не было. Высохший, небритый, злой этот человек был почти незнаком Лорке:
– Пошто приехали? – сняв сапоги и опускаясь на лавку, спросил он. – Стряслось что?
Лорка, растерянный этим будничным вопросом, поймал взгляд матери. Ульяна закусила губу и отчаянно замотала головой.
Отец тем временем достал из-за пазухи флягу, опрокинул остатки в рот.
– Пахнет хорошо, – крякнув, сказал он. – Хлебом-то угостишь?
Мать опомнилась, метнулась к печи. Отец руками отломил горбушку, уткнулся в нее носом.
– М-м-м… хорошо! – закрыв глаза, откинулся на стуле и с наслаждением принялся жевать.
Тишина воцарилась такая, что ее, казалось, можно резать ножом. Дожевав хлеб, отец снова приник к фляге. Потом достал дорожную чернильницу и спросил:
– А бумаги казенной, случаем, не запасли?
– Вот. – Лорка видел, что мать с трудом сдерживает слезы. Однако она, стараясь себя не выдать, молча достала привезенную из Якутска кипу бумаги, положила на стол. Смахнув на пол крошки, отец облокотился на стол:
– Рапорт писать немедля должно. Чирикова я отпустил спать, сомлел он все же малость на обратном-то пути. Напишу, отправлю с вестовым капитан-командору – после поговорим.
Мать отнесла Лорке теплого молока и хлеба прямо в постель. Поев, Лорка какое-то время маялся бездельем под мерный скрип пера отца, однако потом снова уснул.
Проснулся он снова в темноте. Где-то за печью, – там, где родительская кровать была огорожена занавеской, теплилась свеча.
– …сил моих нет, – послышался дрожащий голос матери. – Анна-Кристина с детьми уезжает. Отпусти и ты нас, коли
Укшуйник – разбойник, тать
