дочерей Хендрекки страшными карами, что ждут блудниц и прелюбодеек. И что же? Было бы о чем говорить! В свой первый день у Морлы Вальебург была так измучена дорогой, свадебным пиром и долгими приготовлениями к ночи, что думала лишь о том, как бы поскорее уснуть. Она была рада, что Морла не стал забавляться с нею всю ночь, как напутствовали его шутники-гости. Но теперь, вспомнив, как он молча навалился на нее, а спустя короткое время откинулся на спину и заснул, не сказав ей ни слова, Вальебург почувствовала себя обманутой. «Вот тебе и греховные наслаждения плоти! Нашли наслаждение, ничего не скажешь», – подумала она ехидным голосом сестрицы Эвойн. И ради этого она хранила себя в чистоте для будущего властителя ее невинности, как высокопарно выражался исповедник, – ради этого столько зим томилась, сторонясь мужчин и осуждая сестру, которая переглядывалась с красивыми юношами? Да знай Вальебург обо всем наперед, она давно бы уж уступила какому-нибудь молодому элайру или, еще лучше, хризскому посланцу! Говорят, хризы большие искусники в плотских утехах и не в пример обходительнее эсов.
При мысли о хризах в памяти Вальебург всплыл образ братца мачехи Хрискерты, стройного, смуглого, с вкрадчивым голосом и ласковым взглядом. Он приехал к ним из далекой Весериссии – восточной провинции империи – вместе с сестрой, невестой карнрогга Хендрекки, и после их свадьбы остался в карнроггском доме. Хрискерта, кажется, надеялась устроить ему женитьбу на какой-нибудь богатой рохтанской невесте. Тогда Вальебург была еще девочкой – и, как и все в Мелинделе, влюбилась в прекрасного хриза. Он был так не похож на других мужчин: на ее отца, надменного Хендрекку, на его элайров и родичей, на знатных гостей из других карна. Вроде бы и взрослый, он вел себя как мальчишка: мог запросто зайти в девичью, пошутить с рабынями или поболтать с Вальебург и ее сестрой. Он часто заговаривал с девочками, чего никогда не сделал бы зрелый эс, забавлял их историями о чудесах, рассказывал о своей родине, прекрасном Целизионе, где золотятся куполами бесчисленные дома хризского бога и блистает величественный белый дворец роггайна всех хризов; и о солнечной зеленой Весериссии, откуда во все концы империи везут пряности, благовония и дивный узорчатый шелк. Вальебург слушала его, и сердце ее сладко замирало – не то от огромного, необозримого мира, что открывался перед нею в его рассказах, не то от близости кареглазого хриза. До сих пор Вальебург помнила, что над его красиво вылепленной верхней губой темнел нежный пушок; тогда эта странность казалась ей необыкновенно привлекательной.
Однажды она узнала, что ее милый хриз уезжает обратно в Целизион – в Ан Годд, как эсы называли столицу империи. Он чем-то прогневил карнрогга: Вальебург слышала пересуды взрослых о каком-то убийстве, о вражде между элайрами, о том, что один то ли заколол другого, то ли пытался заколоть… Между элайрами отца часто вспыхивали ссоры. Отчего все винят в этом мачехиного младшего брата? Ведь он такой славный, такой ласковый и приветливый,
