почти все знали Россию только по рассказам родных. Теперь каждый получил возможность сравнить свои фантазии и сны с реальностью.
Впрочем, им не оставляли много свободного времени – советская тяга к обязательным мероприятиям была еще жива. Ежедневные заседания по шесть часов, экскурсии на кондитерскую фабрику и ЗИЛ, прием в ЦК КПСС и Троице-Сергиевской лавре, прогулка по Москве-реке в сопровождении ансамбля народных инструментов.
Во второй раз Белозерский приехал уже по частному приглашению. В своем лондонском доме он собрал большую коллекцию современной живописи и теперь хотел пополнить ее произведениями русских художников. Он перезнакомился со многими людьми, пересмотрел множество картин – в прокуренных полуподвальных помещениях, на тротуаре старого Арбата, в просторных выставочных залах, где у авторов спрашивали автографы.
Художники – что бритые, что бородатые – были чрезвычайно интересными собеседниками, высказывали глубоко философские мысли о живописи в прошлом и будущем. Но их работы представляли собой всего лишь копии западного авангарда двадцатилетней давности.
Все-таки гостю удалось откопать подлинно оригинальные по композиции и колориту вещи – как крупинки золота в пустой породе. Сначала таможня наотрез отказалась выпускать полотна за рубеж, но, разглядев, что Белозерский везет только современную живопись, удовлетворилась взяткой в пятьсот долларов.
Только в третий свой приезд потомок сиятельнейшего князя Российской империи решился наведаться в Крапивино, бывшее имение своих предков. Если судить по рассказам отца, здесь находился большой трехэтажный дом с белыми колоннами и флигелем, конюшня для породистых рысаков и множество других жилых и хозяйственных построек.
Мальчик Женя часами перебирал уцелевшие фотографии где фигурировали панамы, теннисные ракетки, удочки, корзинки с грибами, запряженная лошадьми повозка и велосипед. Автору снимков – а это был брат отца – не приходило в голову, что каменную громаду дома тоже важно запечатлеть, что она только кажется непоколебимой и вечной.
Он старался зафиксировать сиюминутное: детскую улыбку, солнечные блики на траве рядом с едой, разложенной на походной скатерти, круги на воде озера от плеснувшей хвостом рыбы, порыв ветра, который вынуждал дам придерживать широкие поля своих шляп.
Тогдашняя техника фотографии была еще несовершенной – быстрое движение почти всегда смазывало очертания. Большой детский мяч превращался в расплывчатую полосу, лошадиный хвост – в веер. От дома попадались только фрагменты: угол стены, растворенное окно, ступени лестницы, ведущие к парадному входу.
Однажды отец забрал у Жени снимок, положил на большой лист белой бумаги и быстро карандашом набросал то, что осталось за кадром: кусты роз возле изгороди и приоткрытую дверь между колонн.
– А веранда? – крикнул восхищенный мальчик.
Но грифель неожиданно сломался и отец, ничего не говоря, вышел из комнаты.
Теперь, спустя сорок лет,
