то снимал и клал на подоконник пионерский значок, чтобы его случайно не сломать.
Наконец, наступил долгожданный день. Мы отправились на Красную площадь, и перед мавзолеем Ленина, в торжественной обстановке, нас приняли в пионеры. На углу ГУМа, со стороны Исторического музея, стояли автоматы с газировкой. На радостях мы с ребятами решили это дело отметить и так напились газировки, что еле-еле смогли доехать до Братеево. Вечером того же дня папин коллега, дядя Коля Григорчук, достал нам с мамой билеты в цирк. Одевшись во все пионерское – пионерскую рубашку, галстук, пионерский ремень, пилотку – и прицепив значок, я вместе с мамой отправился на представление. По дороге, в метро, от счастья я сиял, как медный таз, а все пассажиры вокруг смотрели на меня и улыбались.
Через несколько дней после посещения цирка мама купила билеты на поезд в Италию, сказав, что с нами поедет девочка, внучка Надежды Васильевны и Валентина Петровича, что она младше меня и уже была в Италии. Так я впервые услышал о Веронике.
В то время многие именно ездили в Италию, а не летали. С Киевского вокзала отходил поезд, к которому цепляли два «международных» вагона. Поезд шел до Чопа. Далее меняли колеса на узкоколейку. Наш поезд следовал через Венгрию, Югославию, прибывая в Триест, затем в Болонью и далее в Рим. Ехать мы должны были до Болоньи, как самой близко расположенной к Генуе точки.
Мама пошла в школу к моей учительнице Надежде Николаевне, чтобы попросить ее написать мне характеристику от школы. Это был один из обязательных документов для того, чтобы я смог выехать заграницу. Сейчас это звучит странно, но тогда нашему государству было не все равно, кто едет за ее пределы, ведь каждый человек, будь он даже ребенком, в какой-то мере являлся представителем своей страны.
Оставалось пройти последнее испытание перед поездкой – первый в жизни экзамен по математике. Накануне этого знаменательного события к нам приехали тетя Ира с дядей Славой. Вместо усердной подготовки к экзамену я отправился гулять на Москву-реку. Дядя Слава был послан тетей Ирой на прогулку со мной. И угораздило же меня взять с собой в тот воскресный день баскетбольный кондовый советский мяч. Он казался мне тяжеленным. Я тут же придумал игру: подкидывать мяч и бить по нему с лету в свободное пространство. Казалось, что если я привыкну к его тяжести, то по обычному футбольному мячу буду бить с ужасающей силой. Не знаю, как это получилось, но когда я ударил по мячу в очередной раз, он вдруг попал в лицо одной из проходящих мимо женщин. Удар был такой силы, что у нее откинулась голова. Дядя Слава побледнел, я посерел… женщина побагровела, уж не знаю, от чего больше – от боли, злости или испорченного макияжа. Через мгновение она разразилась такой отборной руганью, которой я ещё никогда в жизни не слышал. Оставалось только одно: принести свои извинения и как можно быстрее ретироваться, что мы успешно и сделали. Я шел домой, и мне было искренне жаль, что так вышло. Взрослых меня учили
