политического мышления на педагогическое необходим со всей очевидностью. Речь идёт про отказ от веры в административные решения, отказ от ожиданий быстрых эффектов насильственного внедрения новшеств – в пользу опыта взаимопонимания и взаимодействия по-разному живущих и думающих людей, честного внимания к условиям для позитивных перемен.
Страницы этой книги обращены к рассмотрению общественного развития России под педагогическим углом зрения. На них обсуждается то, как перейти от формулировок, сочиняемых по шаблону «надо, чтобы…» – к действиям, опирающимся на логику «чтобы нечто получилось – надо…».
Часть 1
Андрей Русаков
Общество в координатах образования
Глава 1. Уроки истории
В годы перестройки российская нация из «литературоцентричной» стремительно превращалась в «историкоцентричную». Всё происходящее стало принято мерить историческими аналогиями, объяснять причинами, идущими из глубины времён, выражать в понятиях излюбленных исторических эпох.
Зато три десятилетия спустя для молодых поколений современной России желание рассуждать о жизни «исторически» смотрится дурным тоном, демонстрация исторической эрудиции – вариантом занятного чудачества, подобного коллекционированию значков или страсти к кроссвордам.
Разрыв в мировоззрениях поколений задаёт то скрытое напряжение, энергия которого может оказаться как движущей общество, так и разрушительной для него. Попытки разрыв ретушировать, заполнить его имитациями мифологий советской эпохи понятны психологически (а что ещё придумать, когда нет сил ничего придумывать?), но оборачиваются откровенным шествием голых королей.
Переход от агрессивности к осмысленности, от драки за прошлое к разговору о будущем предполагает и то, что в дискуссиях об историческом самосознании, образовании, культурной политике будут переходить от «перетягиваний канатов» – к признанию того, что многообразие в способах понимания прошлого неслучайно. Значимые результаты будут давать сцепления, совместные «срабатывания» разных культурных позиций.
Как аукаются в общественных практиках те или иные способы обращения с историей, те или иные привычки в её восприятии? Серьёзный обзор подобного сюжета конечно, не предмет этой книги; я рискну взять на себя лишь поверхностную работу: набросать примеры резко различных способов общественных и личных взаимоотношений с историей, разметить условные ориентиры.
I. Несколько эскизов
…Такую фразу бросил удивлённый индийский учёный в беседе со своим российским коллегой. Русский историк шутливо высказал свои впечатления от индийских хроник: действий вроде бы множество, но вовсе непонятно, какая часть калейдоскопа событий на чём сказывается; кажется, что ничего и не происходит: всё в Индии движется, колеблется, но столетиями остаётся на своих местах. Где тут история – последовательность событий, отчётливо менявших образ жизни страны?
На его рассуждения индийский историк и ответил приведённой выше фразой. Продолжил он примерно так: «Чего стоит история, в которой общественная и культурная ткань то и дело разрушаются, и их вынуждены создавать вновь с нулевой отметки? История – это то, как мы живём, то, среди чего мы живём, что дошло к нам актуальным и действенным. История рассказывает о том, что способно сохраняться во времени. Если до наших дней из прошлого докатились лишь какие-то обломки – то какая здесь история, где предмет, достойный исследования, в чём повод для образовательных усилий?»
Отстранимся от индийской экзотики, но запомним само отношение: история занята поиском ответов на детский вопрос «откуда оно такое»? – когда возникло, как выросло, почему оказалось именно таким?
Братья Стругацкие несколько раз пересказывали сюжет своего ненаписанного романа, намеченного продолжением «Обитаемого острова». В нём Максим Камерер направляется вглубь Островной империи, пытаясь с огромными трудностями проникнуть в её сердце.
Фронтир империи ощетинился своего рода адом: военными садистами, племенами людоедов, бандами преступников, сплетением передовых военных технологий и крайнего одичания.
Но те, кто умудрялся преодолеть пограничные области, оказывались в куда более уютном «чистилище» – в землях, населённые «средними людьми» с обычными и осторожными нравами, грехами и достоинствами.
А вот на центральных островах открывался рай, едва ли не аналог коммунистического мира Полудня, откуда прибыл главный герой. Только творческие, мудрые и гуманные аристократы Островной империи не представляют, что мир может быть устроен как-то иначе: что их «коммунизм» может существовать без опоры на людоедскую периферию.
Возможно,
