времена, – я откладываю пилку и здороваюсь. Врач берет мою руку. – Изумительно! – превозносит он результат. Затем я поднимаюсь, он берет меня под руку, обхватывает за талию – и мы идем. По ступенькам, перешагивая балконный приступок, затем по гостиной – Мария быстро отодвигает стоящий на пути стул – к экипажу.
Мне приятно думать о машине, как об экипаже, о водителе, как об извозчике – что ж, с тех пор как я лишилась одного из органов своих обостренных чувств, а точнее – зрения, могу себе позволить жить в любой реальности. Вот вчера вечером, к примеру, сидела у костра с индейцами. У реки – хотя какая река в этом пустынном городе… Гуляю по своим владениям под руку со служанкой – хотя понимаю, что это не служанка, а наемная работница. Массаж превратился в такое наслаждение, что пришлось договариваться с массажистом об услугах иного характера, о которых и не скажешь в приличном обществе.
Нет, я не говорю, что мне хорошо без глаз. Вот сегодня, к примеру, я еду на операцию. Но я не знаю, принесет ли мне удовольствие то, что я увижу. Я знаю, что я потеряю: владения, индейцев с рекой, служанку…
… Открыв глаза после операции, на второй день, я вижу… птицу. Ту, которая пела мне с балкона, сидя на ветвях ближней розы. Я вижу розы, я вижу Марию, которая выглядит, как я и представляла – хотя и без накрахмаленного фартука, но улыбка такая же испуганно-преданная. Сзади на плечо мне ложится рука мальчика, который делал мне массаж. Я знаю эту руку. Мне большего и не надо, я не стремлюсь увидеть его… всего.
Подношу указательный палец к глазам. Изумительно! Наверное, я продолжу делать маникюр в глазной повязке.
«…Но без тебя!»
– КТО ИДЕТ С СОБАКОЙ?
Каждое утро мы слышим этот вопрос.
Почти каждое – надо сказать, что иногда я сама гуляю с псом, сообщая детям, что ушла, указав одеваться и выходить к машине, чтобы ехать в школу. Но, бывает, наш папа взрывается по этому поводу. По поводу утренней прогулки с собакой, которую завели поперек его желания. Вот и сегодня – дочка по-всякому отпихивается, отмазывается, сын юлит и канит, я молчу, и папа, чертыхаясь и отплевываясь, надевает поводок на прыгающего ему в нос скулящего щенка и выходит, сильно хлопнув дверью. На какое-то время в квартире виснет тишина. Дочь досыпает в своей комнате – или смотрит в телефон, – сын тоже сопит, старший – за закрытой дверью, я мою посуду. Есть у меня такая задача: мыть посуду по утрам. На автопилоте. Наверное, мама так воспитала: войдя на кухню, плестись к раковине. Почему не с вечера? Вопрос… Через десять минут звучит сигнал домофона. Это нормально, думаю я, посматривая в окно: слишком долго в такую снежную и ветренную погоду гулять никто не будет. Хлопает дверь. И слышится смятенный голос мужа: – Я убил Масика. Будничный такой, обычный голос. Возвещающий о том, что он убил собаку – как, к примеру, просит принести мусор из кухни, или зовет меня взять пса и мыть ему лапы после беготни того по слякоти. Также буднично я отвечаю: – Ты шутишь? – Нет. Я выключаю воду и кидаюсь
