девятнадцать, двадцать… Как же быстро повышалась цена, и как тихо было в зале. Все ждали развязки.
Поймав веселый взгляд Шелаева, я гордо отвернулась.
– Я знаю, чего он хочет, – сухо усмехнулась Эдита Павловна.
– Чего? – автоматически спросила я.
– Вытащить из моего кошелька побольше денег. Картина ему не нужна. Повышая цену, он… Как обычно называет подобную наглость твоя двоюродная сестра? Он «раскручивает» меня, вот как! – бабушка скривила губы, а затем бесшумно засмеялась. Серьги задрожали в ее ушах. – Да, Лера именно так бы и назвала происходящее. Что ж, мы отплатим ему той же монетой.
Наконец-то в моей голове стало светло и ясно. «Бабушка считает, что Шелаев просто хочет ее «немножко разорить», и, накрутив цену, он прекратит борьбу». Незначительный урон для семьи Ланье, но важен сам факт. То есть победителем окажется не тот, кто купил картину, а тот, кто заставил другого прилично потратиться.
– Двадцать четыре пятьсот раз, двадцать четыре пятьсот два…
Но я-то знала, Клим приехал на аукцион именно за картиной и специально выворачивает ситуацию таким образом…
– Двадцать пять, – небрежно бросил Шелаев.
Эдита Павловна вздохнула, выдохнула и расслабилась – ее мышцы больше не были напряжены, морщины на лице несколько разгладились.
– Он попадется в собственную ловушку, – еле слышно произнесла бабушка и добавила чуть громче: – Занавес нужно всегда опускать вовремя, Анастасия. Запомни это. Почти тридцать миллионов… Для Шелаева эта сумма не огромная, но он расстроится. Надеюсь, неприятный осадок останется надолго. – Бабушка кивнула аукционисту и произнесла громко: – Двадцать пять пятьсот.
Клим не производил впечатления человека, собирающегося расстроиться в ближайшее время (или еще когда-нибудь). Он рассчитывал именно на такой ход мыслей Эдиты Павловны: она отдаст ему картину, чтобы наказать. Шелаев получит Тафта! Но один момент все же ускользал… Как Клим потом это объяснит и преподнесет? Что за смысл в подобном поступке, если Эдита Павловна будет считать себя победительницей?
– Двадцать шесть пятьсот, – объявил Шелаев.
– О! Тафт был бы вам признателен за такую любовь к его таланту! – наигранно воскликнул аукционист.
– Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Клим.
Эдита Павловна царственно повернула голову и посмотрела на Шелаева продолжительно и очень внимательно, будто пыталась понять, сколько он еще собирается вести игру. Он ей тоже улыбнулся, но сдержанно, чуть прищурившись.
– Двадцать семь, – произнесла Эдита Павловна и дотронулась кончиками пальцев до седых волос. – Еще немного, – сказала она мне.
Я все же должна была перейти на сторону бабушки (из двух зол…), но моя душа в эту минуту напоминала твердую шершавую косточку персика и отказывалась выбирать. Где-то внутри дрожала и дергалась ниточка, которую так хотелось отыскать, выдернуть и выбросить в окно. Но я подозревала, что она,
