скрежет синих.
– Будет сделано, туа па, – почтительно отозвался Кьюк и шевельнул усами в сторону помощников. Те, зацепив труп железными крючьями, потащили его в пещеру. В глубине сознания Тревельяна ожил Командор и пробормотал невнятно: «Sic transit gloria mundi…»[3].
– Наступает тьма. В казармы! – распорядился капитан.
Гвардейцы шустро полезли вверх, дружески похлопывая Тревельяна жвалами, подталкивая в спинной гребень. Возможно, клан Фья и правда мошенничал, слишком разбавляя соль, но сегодня их родич отстоял честь семьи, а заодно и синей роты. Как это скажется на порученной миссии, Ивар пока не мог сообразить, но его акции явно выросли. Не исключалось, что Шат Сута возьмет его в помощники, сделав своим адьютантом.
Гвардейцы ввалились в широкий зев тоннеля, где уже стояли на страже двое желтых. Полость, что открывалась в дальнем его конце, была примером строительного искусства архов: довольно ровные стены и пол, сводчатый потолок, подпертый квадратными колоннами, и масса ходов, ведущих к спальным норам, арсеналам и источникам воды, к покоям Мужей и самой Великой Матери. Каждый такой тоннель можно было перекрыть железной решеткой, что падала сверху и крепилась цепями к скальному основанию. Кое-где на стенах торчали закопченные штыри с подвешенными к ним каменными плошками – в них горел жир, вытопленный из червей и сдохших от старости шошотов. Скудное освещение, но архи неплохо ориентировались в полумраке.
Тревельян поднялся к проходу, в котором обитала рота синих, пополз, перебирая всеми шестью лапами, в быстро редевшей толпе сотоварищей и свернул в свою камеру. Как обычно, здесь царила полная темнота. С одной стороны от входа кучей громоздились шлемы, доспехи и оружие, с другой – стояла каменная бадья с пойлом – ее регулярно наполняли водой и засыпали соль. По гвардейским меркам, рассол был так себе, примерно средней крепости, но для утренней опохмелки годился.
Вытянув усы, Ивар на ощупь добрался до сплетенного из паутины гамака. Половина синих отсыпалась после дежурства, и три гвардейца, с которыми он делил жилую нору, тоже спали: Хау и Оси Шиха – почти беззвучно, а Тоса Фиута по прозвищу Кривая Шпора, как всегда, донимали ночные демоны; он ворочался, скрипел челюстями и царапал стену. Эти трое считались ветеранами, славными бойцами, и Хес Фья, молодой и еще не свершивший заметных подвигов, был не очень ко двору в их логове. Впрочем, после схватки с Чиу Кхатом ситуация могла перемениться.
Сложив лапы на груди и животе, Тревельян покачивался над полом, чувствуя, как холодеет воздух и как, повинуясь инстинкту, стремительно гаснет сознание Хеса Фья. Этот процесс погружения в сон был уже знаком Ивару – за четырнадцать дней он привык к телу и реакциям арха, хотя с физиологией носителя разобраться не успел. Временами его одолевали странные желания – хотелось выбрать самку попригляднее, из прислужниц Королевы, вскочить на нее и… Впрочем, дальнейшее неважно.
Кроме тайных желаний Хеса Фья, Тревельян ознакомился
Sic transit gloria mundi – так проходит мирская слава (
