постель, но передумал и, положив пододеяльник, простыню и наволочки на край дивана, вернулся на кухню.
Теперь Градов мог сам себе в этом признаться: Лиза была для него не просто первой, но, возможно, единственной настоящей любовью. Он помнил взгляд ее карих, чуть раскосых глаз, легкий разлет бровей, нежную улыбку, запах ее темных густых волос… Мальцев тоже, кстати, был темноволос и темноглаз. Поэтому Градову очень странным показалось видеть их дочь с ярко-светлыми, пусть и подкрашенными курчавыми волосами, голубыми до водянистости глазами и бледной, почти прозрачной кожей.
Тем временем гостья успела принять душ и уже в коротеньком голубом халатике и накрученном на голову полотенце заглянула на кухню.
– Устраивайтесь в зале, – улыбнулся ей Градов. – Может, вам еще чаю согреть? – предложил он.
– Нет-нет, – поспешила отказаться девушка, – я уже пойду спать.
– А вы в Москву надолго? – поинтересовался Градов.
– Не знаю, – пожала девушка плечами. – Тут уж как получится.
– Вы, вот что, Лиза… – проговорил Градов, чуть замявшись. – Вы можете у меня жить, сколько вам надо.
– А если это «сколько надо» на всю жизнь растянется? – вдруг спросила девушка и чисто по-женски, открыто и чуть даже вызывающе посмотрела на Градова. Тот невольно смутился.
– Да не бойтесь вы, не краснейте, – хмыкнула Лиза. – Я здесь у вас задержусь от силы на день. Спокойной ночи.
Она опять хмыкнула и, выйдя из кухни, прикрыла двери.
– Спокойной ночи, – пожелал ей вслед Градов и взглянул на часы.
Еще было не совсем поздно и, возможно, стоило позвонить Мальцеву, поблагодарить его за такой действительно царский подарок. Но, когда Градов представил, что трубку может поднять Лиза, ему вдруг стало не по себе.
Сколько раз ему за свои почти пятьдесят лет приходилось рисковать не только здоровьем, но и жизнью. Он стоял на краю гибели, его могли сжечь заживо, расстрелять, сбросить со скалы, утопить в океане. И всегда в самых рискованных, казалось бы, безвыходных ситуациях он умел концентрироваться, собирать волю в кулак, умел побеждать и самого себя и обстоятельства. А сейчас давно забытые чувства вдруг так разбередили его душу, что он просто-таки расклеился. В таком случае, чтобы успокоиться и снова взять себя в руки, оставался лишь один выход – как следует выспаться. Но сначала Градов, любовно поглаживая золоченый переплет пятнадцатого тома «Брокгауза и Эфрона», отнес его и поставил на свободное место, между четырнадцатым и шестнадцатым томами.
С этим недостающим томом, как рассказывал дед, была связана целая история. Библиотека, в общем-то, поначалу принадлежала не деду, а бабушке, точнее ее родителям, известным еще до революции ученым-медикам. Но они эмигрировали. Поехали на какой-то научный конгресс, да так за границей и остались. А бабушка, которая после мединститута только начала работать в одной из московских клиник, ехать никуда не собиралась.
