какой ты любопытный и увлекающийся человек, можно надеяться на то, что ты не будешь избавляться от меня самостоятельно. Например, не станешь выжигать меня, из себя, раскалённым железом.
– Я что, мазохист, какой ни будь?! – усмехнулся Феликс. – Но все же хочется знать, что дальше. Конечно, хорошо, что ты утверждаешь, то, что ты миролюбивый и все такое. Понимаю, что ты мужик без претензий…
– По поводу рода, то это твое мнение, а так, по сути, у меня рода нет как у любого искусственного разума, – сказала пиявка. – Сам подумай, какого рода машина? В человеческом восприятии робот, это железный мужик. Тогда стиралка-автомат – это кто? Или кофе-машина? В этих приборах присутствует электронная начинка, в каком-то смысле интеллект. А я как не крути то же машина. Во мне работает искусственный разум. Жидкокристаллическая составляющая. Так что понятие пола, касаемо меня, сугубо относительно. Могу быть женским или мужским только для привычного, человеку, понимания.
– А чего тут думать? Если встречаются двое – мужчина и женщина. Любят друг друга. Через какое то время у них появляются дети. Приблизительно и у машин так же.
На станках и конвейерах, а это машины, изготовляются детали. Детали – это клетки и ткани станков и конвейеров. Эти детали собирают. Из этого получаются автомобили, игрушки, одежда, дома и разное другое. Это те же дети.
– Да-а-а! Вот так теория. На нобелевскую премию тянет!!!
– А ты не иронизируй.
– Да какая уж тут ирония. Я начинаю побаиваться тебя. Чую покоя мне не будет. Лучше бы я к корове присосалась – спокойнее было бы, – сказала пиявка.
– Ну и пожалуйста. Кто мешает? – сказал Феликс.
– Пока не могу. Есть кое, какие технические ограничения.
– Какие именно?
– Пока не скажу! Как бы ты чего лишнего не предпринял, потом окажешься в окружении Наполеона, Македонского, Шекспира и других великих пациентов «желтого дома».
– Так я уже, пожалуй, готов! Разве нормально с голосом внутри. Как думаешь?– сказал Феликс.
– Ну, если будешь немного терпеливее. А среди людей не будешь со мной разговаривать, то все будет в порядке. – сказала пиявка.
Глава 20.
Евгений Рамилевич сидел на берегу озера, с удочками. Нет, он не был заядлым рыбаком. Однако кое-какие снасти у него имелись. И выглядел с ними вполне опытным и бывалым.
Он наслаждался утренним солнцем, тишиной, пением птиц, которых он пробовал имитировать. Посвистывая, как какая ни будь птичка, он представлял свое общение с пернатыми. Ему казалось, что его свист – это птичий язык, который понятен им, ну или интересен, если не понятен. Он сравнивал такой пересвист, с птичками, как общение с иностранцами. И они тебя не понимают, и ты их. Но чувствуют твое миролюбивое настроение.
Сидел он на складном стульчике. Потрепанный такой стульчик, рождённый в СССР. Куплен он был совершенно случайно, на барахолке. Доставлял элементарные удобства. Их замечаешь, если по необходимости долгое время придётся посидеть на корточках
