Брянской области выступили с инициативой…
Мы падаем на пол и катимся по паркету, как два рулона, два снеговика.
Гешка дотягивается лапкой до приемника.
– Давай вместе?
– Да, да!
– Не останавливайся!
– Ни за что! Даже не проси!
– В связи с ранним таянием снега труженики области…
– Ты моя труженица! Ты лучшая в мире труженица!
– Я? Да!
– А ты!
– Мы! Иди сюда!.. Нет, не уходи еще…
– Тебе же на работу!
– А можно вот так с тобой остаться? В тебе. Ну вот! Разве мы не поместимся в мой свитер? Так и пойдем в обнимку на мою работу, кто догадается? Только так ты меня больше не захочешь.
Выдержу, пока она не наденет свое платье в синий горошек.
Тогда комната с чугунным балконом начинает светиться.
Все углы.
Потрескивают обои, раскачивается абажур.
Изменяется геометрия, все кружится.
Кружится Гешкина куртка, отороченная кроликом, кепка с пуговкой. Слетает с вешалки и приглашает их на вальс мой плащ, производство Польши, ревнует мохеровый шарф, подаренный мамой еще до Арбата.
Все кружатся.
И, например, поет Синатра. О да!
Тут уж, я думаю, могли бы пожаловать в гости жильцы всех времен. Из доходного дома на Сивцевом Вражке. Именно купец Барашников с женою и тремя дочерьми. Сначала они стоят у двери, смотрят. Дочери застенчиво подпевают Синатре. Они подмигивают мне-плащишке и Гешке-курточке с кепкой в клетку.
Появляются чекисты, пустившие в расход всех Барашниковых и устроившие общагу для московской гопоты. Потом посланник наркома в синих галифе, с женою еврейкой. Полковник, который уложил красногвардейцев в канаве под Москвой.
Пускается в пляс бабушка-лишенка в худом пальтеце с розовым ордером. Она как раз после отсидки в Мордовии, за связь с японской разведкой.
Гешка выходит после душа, умиротворенная, любимая, розовая, волосы влажные и синяк на запястье. Макияж смыт, теперь видны следы фингала.
Это наверняка Лаврентий.
– За что он тебя?
– За все хорошее. Не так повернулась, не так посмотрела.
– Хочешь, я его убью?
– Он сильнее тебя, Мольер.
– Пусть! В горло вопьюсь козлу и кровь выпущу!
Глава 16.
Кухня у нас из двух комнат. В одной готовят, в другой стоит общий стол, как в общаге. В углу пальма, драцена двуствольная. К Новому году Тортилла вешает на нее мишуру и единственный золотой шарик, присланный детьми из Швейцарии. Договаривались насчет общего сахара и соли, на столе только соль. Да и то не всегда. Сахар, подозреваем мы с Тортиллой, особенно рафинад, ворует Мустафа, сын Алтынкуль, ему для мозгов надо, он в текстильный собрался.
Аромат кофе просачивается на лестничную площадку и через трещины оконца – на весь Арбат. Тортилла разливает его по чашкам, держится пенка кремовая. Себе она подсыпает корицы, мне – пару
