сними с него пионерский галстук!
Рита Конакова, возглавлявшая совет отряда, с готовностью поднялась с места, с суровым лицом приблизилась к отщепенцу и вцепилась в его воротничок. Марк почувствовал, как она, развязывая галстук, старалась не задеть пальцами его шею, словно это была шея прокаженного.
Когда учительница велела сесть на место, Марк снова растерянно обвел глазами класс и опять не увидел никакого сочувствия. Шавкет все так же прятал глаза под парту, остальные смотрели осуждающе, а злобные гопники из деревень мстительно скалились. Когда Марк плюхнулся на свое место, сзади раздались угрозы:
– Ну все, берегись, жиденыш!
Его соседка по парте Наталья Бейлис вдруг неожиданно поднялась и попросила, чтобы ее пересадили на другое место, потому что она больше не хочет сидеть с сыном предателей. Учительница понимающе сощурила глаза и разрешила пересесть на свободную парту. Марк остался совсем один.
Урок прошел в страшном напряжении. Как только прозвенел звонок, Шавкет тут же смылся, а парту Марка окружили подростки, которые начали обзывать его и изрыгать угрозы.
На выходе из школы беднягу ждала толпа. Кроме своих одноклассников он заметил и уличную шпану. Несчастный повертел головой. Шавкета нигде не было. Да и не справились бы они вдвоем с Шавкетом с такой ватагой архаровцев. Тем более что Марк – драчун никакой.
Пока он раздумывал, как быть – встать в боевую позу, выставив вперед кулаки, или миролюбиво вступить в переговоры, его предательски сбили с ног и начали пинать грязными ботинками. Пинали долго, с наслаждением, до тех пор, пока из школы не вышел трудовик Валерьян Петрович. При виде его пацаны разбежались. Учитель труда поднял ученика с бетонного крыльца и повел домой, придерживая за плечи, поскольку от боли мальчика мотало из стороны в сторону.
– Скажи родителям, чтобы перевели тебя в другую школу, – посоветовал Петрович. – Здесь евреев всегда ненавидели.
«Вот с этого дня меня и поволокла холодная волна неудачи, – стиснул зубы Крамер, вспомнив ту невеселую осень пятого класса. – И еще как поволокла! Да как же я мог забыть?»
В тот день, когда его исключили из пионеров, мальчик решил скрыть от родителей свое избиение в школе. Но когда он вошел в квартиру и взглянул в зеркало, то понял, что это никак не удастся. Под обоими глазами синели фонари, скулы были в кровоподтеках, губы опухли, к тому же нижняя треснула пополам, и оттуда сочилась кровь. К несчастью, еще и папа оказался дома. Сняв пальто, мальчик хотел незаметно проскользнуть в свою комнату мимо дремлющего за газетой отца, но тот заметил, что сын хромает.
– Что с тобой? – заволновался он, а когда взглянул в лицо, ахнул. – Так я и думал, что этим закончится! Эта идея об эмиграции мне никогда не нравилась. Не зря же говорят: где родился, там и пригодился. Ведь если Бог породил нас в этой дыре, значит, так было нужно.
– Кому было нужно? – удивился Марк.
– Не знаю! – пожал плечами отец. –
