просто любили закусить колонистами, предпочитая их местной фауне. Но мне кажется, что дело здесь совсем-совсем в другом.
Прежде всего, атланты и гиперборейцы, соревнуясь друг с другом в создании новых колоний, были, по-прежнему, очень ограничены в людских ресурсах, создавая свои поселения иногда из двух-трёх десятков островитян, и даже только по одной этой причине не могли они, так сказать, объять необъятное. А во-вторых, они могли (и так, скорее всего, и было) договориться между собой не трогать этот континент, обладающий уникальной флорой и фауной, сохранив его как загадку природы или – правильнее будет сказать – как явную демонстрацию способности Всевышнего к созданию абсолютно любых форм живой материи и использования для этого естественного отбора и эволюции как нужных Ему инструментов. Но не более того…
Надо также заметить, что гиперборейцы и атланты могли в те времена воспринимать Австралию только как чудо Всевышнего, потому что атеистов среди них быть не могло. Посудите сами: ведь они буквально только что были поставлены перед фактом своего создания посланцами Всевышнего, и никакие наши сомнения, обусловленные временным и информационным разрывом и явным противоречием между научными фактами и религиозной мистикой, им были неведомы. И, стало быть, вполне могла в те времена быть подписана ими конвенция о категорическом запрете какого-либо внешнего вмешательства в природу этого континента, представлявшего собой загадку Бога для людей.
Коснувшись темы сплошной религиозности колонистов, мы не можем не увидеть огромной разницы между нашей робкой верой в Бога и их полной уверенностью в Его существовании. И тут сам собою возникает каверзный вопрос: как же это они – казалось бы, обязанные иметь тот уровень морали, который должен был бы у них быть обеспечен полученным совсем недавно ими духовным багажом от лучших из учителей, каких только можем мы себе вообразить, – как они смогли настолько погрязнуть во взаимной злобе и ненависти, что почти полностью уничтожили друг друга? Вопрос не праздный; и не только прискорбный случай с Авелем, не только Каинова печать на челе человека, который ведёт уже на многие миллионы счёт своим жертвам, даёт на него ответ, а и коренное зловещее противоречие между духовным багажом человека разумного и его разумом и инстинктами дикаря, трагически берущими зачастую мгновенный перевес.
В те стародавние времена, в самом начале развития людей это можно было бы посчитать чем-то неизбежным – чем-то вроде дани первобытному началу с характерной склонностью к вспышкам неконтролируемой ярости. Но можно ли и сейчас, в наше время, всё тут списать только на эту причину, хорошо зная, что кровавые войны в наши дни возникают явно из холодного расчёта – и лишь потом начинают нарастать, доминируя над моралью и разумом, мощные чувства? И не надо ли нам здесь потому копнуть несколько глубже, что во все времена и во всех случаях находилась (и находится!) всему своя конкретная причина?
Особая
