по всему, разговор не получился, – усмехнулась пожилая женщина.
Дочка грустно покачала головой ей в ответ.
– Мам, ты слышала? Она же нас всех ненавидит… – в ужасе прошептала Белла.
– Слышала, – грустно кивнула Анна Аркадьевна.
– Но как? Вы же всех одинаково любили, и вещи папа всегда всем привозил, и игрушки… Она же самая младшая была. Мы ее все наряжали, как куклу!
– Знаю, Беллочка, – Анна Аркадьевна положила свою морщинистую руку на руку дочери.
– Это меня в детстве вороной звали за черные волосы и большой нос, а она же всегда как принцесса была – самая красивая из всех нас! – продолжала в ужасе причитать Белла. – Как она может считать себя некрасивой?!
– Много я об этом думала, доченька… Себя прежде всего винила, что где-то недоглядела. То ли от любви ее неудачной беды пошли, что она так озлобилась на весь мир, то ли всегда она была с червоточинкой, но любящее родительское сердце мешало эту червоточинку разглядеть. Не знаю, моя хорошая…
– Мамочка, давай я тебя от этой стервы заберу. Будешь с нами жить, нервы свои беречь.
– Белла, Белла, не говори так про мою дочь. Вы все: ты, Лена, Лиза – мои дети, и что бы вы ни сделали, что бы ни сказали, я всегда буду на вашей стороне, понимаешь? Я могу вас поругать, сделать замечание, но обижать вас никому не позволю. Тем более друг друга.
Белла с обожанием посмотрела на свою маму и нежно ее обняла.
– Я знаю, что ты Таю не можешь бросить…
Анна Аркадьевна кивнула.
– Мне ее через месяц в первый класс вести…
– Я помню, – Белла улыбнулась впервые за вечер. – Тая и вправду удивительная девочка – такая умненькая и смышлёная. Вся в тетю!
– В бабушку, – засмеялась Анна Аркадьевна.
Обе женщины замолчали. Одна из них думала о том, как у одних и тех же родителей вырастают совершенно непохожие друг на друга дети. А другая всем своим сердцем понимала, что ее некогда крепкая и такая дружная семья рушилась на глазах…
В ванной комнате, укрывшись пеной и водой, еще одна женщина из этого дома испытывала невероятное чувство стыда перед мамой и сестрой, но то ли гордость, то ли какая-то старая застоявшаяся обида не давали ей смелости признать это и попросить у всех прощения… Не было у нее невероятной силы воли уметь признавать собственные ошибки. Ей было гораздо проще объявить всем войну, даже если сражаться нужно будет против целого мира…
Через несколько дней Белла улетела. С Леной они так толком и не начали разговаривать, и все оставшееся время до отъезда одна из них предпочитала проводить на работе, а вторая – посещая старых институтских подруг. После отъезда Беллы в квартиру незамедлительно вернулся Борис Сергеевич, а с ним и его «Шипр», расческа для усов и видавший виды плащ. Гриша улетел с родителями на море, а Тая, которая ни за что не хотела больше расставаться с бабулей, зажила прежней жизнью, пока ни наступило первое сентября.
