мы прошли к свободному столу, не особенно привлекая внимание, хотя два таких рослых воина, пусть и в затрапезной одежке, всегда находятся на перекрестье взглядов.
Бобик сразу же устроился под столом, а барон Родут тяжело опустился на лавку, всхрапнул, как конь, явно недовольный, что перед ним не выстроились слуги.
Я не успел слова сказать, он повел ладонью над столом, там появились две тарелки, два кубка и большой ломоть черствого хлеба.
Я дернулся в изумлении, а барон в нетерпении оглянулся в сторону кухни.
– Ползают, – прорычал он злобно, – как черепахи… Сжечь бы их всех…
Его руки уже ломали хлеб, посыпали крупной солью, а пожирал он с жадностью, словно неделю питался только водой из ручья.
– Не обращайте внимания на пустяки, – ответил я и, тоже проведя ладонью над пустыми тарелками и кубками, сосредоточился изо всех сил. – Люди… есть люди.
Он не охнул, но застыл на мгновение и вперил взгляд в ломти мяса на тарелке, а затем осторожно взял кубок с вином.
Я улыбнулся, вскинул свой на уровень глаз, отпил до половины и поставил обратно.
– Сэр, – сказал он пораженно, – не зря я на вас обратил внимание.
Бобик под столом ухватил брошенный ему кусок мяса, довольно заурчал.
Вино в кубке барон осушил до дна, ни мало не беспокоясь, что оно волшебное или может быть вообще отравленным. Лицо чуть порозовело, а глубокие складки тревоги малость разгладились.
Я посматривал на него время от времени, стараясь вспомнить, кого же напоминает его лицо. Странное ощущение, где-то уже видел, но где, где…
Он ухмыльнулся.
– Вижу, вы тоже…
– Барон?
– Я присматриваюсь ко всем в пути, – объяснил он, – и научился непростых людей отличать от простых быстро.
– Все мы непростые, – пробормотал я, – хотя иногда становимся проще некуда.
Он тяжело вздохнул.
– Я так надеялся, что хоть на этот раз мне повезло.
– В чем, дорогой барон?
– Что вы узнаете меня, – ответил он. – Хотя на самом деле, конечно, не меня… Ваше здоровье!
– Барон?
– У меня есть брат, – объяснил он. – Брат-близнец. Я пытаюсь разыскать его вот уже пятьдесят четыре года.
Я тихонько охнул.
– Ничего себе? Сколько же вам, барон?
– Семьдесят четыре, – ответил он с мрачной гордыней. – Из них пятьдесят лет в седле.
– Это достойно, – ответил я. – Я еще не встречал такую любовь к брату!
Он недовольно дернул щекой.
– Здесь не любовь… Какая любовь, если я его вообще не видел? Нас разлучили во младенчестве. Говорят, еще когда лежали в колыбели, то могли, забавляясь, двигать мебель по комнате! Однажды я перенес корову на вершину колокольни всего лишь силой желания.
Я дернулся, представив себе такую мощь.
