«уверенность в завтрашнем дне», как будто у него тайная договорённость с Богом. Ещё избирательная манерность. Пару лет назад он разговаривал в подсобке с одним стариком так, будто тот отдал ему на растерзание душу и ещё доплатив за это. А вчера наблюдал его оперный подкат к Мэри: шекспировские сцены снизошли с кучевых, радужных облаков; может, в этом причина её ежедневной мини-юбочности?
– Вик, пойдём со мной.
– Мне не разрешали вставать.
– Сегодня можно…
– Куда пойдём?
– В туалет, хочу кое-что показать.
– Хорошо. Всю жизнь этого ждал!
Я зна(л)ю Тора, хороший художник, ценил жизнь. Сейчас ему тяжело. Столько забыто и скомкано в его голове! Как и картины, где-то свёрнуты в один комок разочарования… Последние его слова в здравом рассудке: «Искусство – это средство маскировки на поле истребления времени!» – по иронии, это его и первые слова в нездоровом уме. Жаль, у меня не было фотоаппарата. Такие моменты надо сохранять, ибо они доказывают, насколько хрупок наш мир. Он наш?
– Не видел Сестру Мэри?
– Слышал скользящий стук каблуков в конце коридора…
– Когда?
– 5 лет назад. Тогда она была изящнее.
– О, Господи, Вик! Опять шуточки… Я серьёзно.
– Забавно, а ведь я был на другом конце планеты, на закате рассвета рисовал берег.
Не помню, как меня зовут, и чаще кажется, это несущественно; где и когда я нахожусь: год, месяц, неделя, день, время суток, погода, утки или вороны. Испытываю жизнь, или она испытывает меня? Где находится моё сознание?
На прошлой неделе выполнил пикантную и относительно вульгарную просьбу Сестры Мэри, за что она разрешила записывать мысли в маленький блокнот старым советским карандашом; дико неудобно, зато осознанно. Было ещё одно условие – его нарушил неоднократно, и если это обнаружат, то блокнот заберут навсегда. Но карандаш им точно не отнять! На него особые планы… Я даже слепил для него сейфик из жёлтого пластилина, оставленного здесь с прошлой жизни – он достаточно твёрд.
– Подними ноги!
– Тихо, Коп, я пишу…
– Да-да, у тебя воображаемый блокнот и карандаш. Давай, сдвигайся! Мне надо этаж отдраить.
– А потом?
– Не твоё дело…
– Ты устал, наверно? 30 лет одно и то же. Корабль плывёт ко дну.
– 38, умник…
– Не злись. Мне тебя искренне жаль.
– Себя пожалей! Я через час пойду домой, а ты будешь сидеть, тени кормить.
– Я уже дома.
У Старика Копа никого нет, но он делает вид, что его ждут. Возможно, но с какой целью: просто увидеть, обнять, спросить о самочувствии, мыслях, страхах и мечтах? Ждут его призрачную зарплату? Или когда покинет мир… Нет ничего относительней в жизни, чем ожидание.
– Хи-хи, нравится? Это я для тебя надела сегодня.
– Да, чёрные кружева, мне нравится, очень. Одновременно обтягивает и создаёт невесомость…
– Можешь стянуть юбку, разрешаю.
– А
