ет гораздо более сложную картину мировоззрения, которая, по словам автора, является скорее одной из невозможных фигур, таких как треугольник Пенроуза или объекты с картин Эшера.
Четвертый Рим, Четвертая политическая теория, четверица философа вызывают к жизни концепцию о четвертом режиме управления. Четвертый режим управления есть восходящая к примордиальной традиции идея о верховенстве высшей касты (касты браминов или философов), позволяющая поддерживать примат ноуменального над господством феноменального. Четвертая страта (она же первая) есть создание или революция (возвращение) к Первочеловеку, получившему в удел свободную волю для борьбы с первым искажением. Борьба всегда была, есть и будет в этом несовершенном мире, а потому единственный путь возврата Домой – это всемирная волюнтаризация человеческого, так предвидит автор, и с этим трудно не согласиться.
Русская сторона всегда была в авангарде этого движения. На русскую надежду уповали мыслители Запада и Востока. Россия Вечная предуготовлена к этой борьбе исторической ноомахией и онтологической тоской по запредельному. Остается только волевая реализация предначертанного, волевое желание человека исполнить Промысел Божий. И потому это книга для каждого.
«И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас?
И я сказал: вот я, пошли меня».
Предисловие к третьему изданию
Постмодерн, постнеклассика, постнаука, постчеловек, постхристианский мир, постсоветские государства… – «пост» становится самой распространенной приставкой современных неологизмов. «Пост» несет в себе отражение длящейся катастрофы. Некие процессы, явления, события – нечто – уже свершились, а дальше нет ничего качественно определенного, нет ничего, что заслуживало бы своего имени.
«Пост» в его современной формулировке – это не просто «после чего-то», современный «пост» – это после Всего. То «после», за которым следует смерть и мумификация культуры. Даже приставки, означающие выход, переход, вроде «мета» и «транс», тоже становятся лишь обертками термина «пост» – «трансгуманизм», «метамодерн».
Впрочем, у нового мира уже появляется имя: VUCA-мир – от английских слов «нестабильность», «неопределенность», «сложность» и «неоднозначность». За этими словами, обозначающими нарастающие сложности в политике и технологиях, стоит нечто гораздо большее – исчерпанность мира реакций, мира ответов на вызовы, в котором мы жили до сих пор.
С VUCA-миром нельзя справиться обычными методами. Нужна особая позиция. ИНАЯ позиция. Грандиозная историческая драма заканчивается. Пора начинать писать новые пьесы.
Книга «Воля над Хаосом» – попытка начать разговор на эту тему.
Введение
Есть две проблемы.
0.1. Одна хроническая, всеобщая – общая для всех эпох и всех типов человеческих сообществ. Она сопровождает всю человеческую историю: стремясь освободиться от власти Хаоса, восстановить свою свободу, люди создают правила и нормативы, заклинающие Хаос и освобождающие Сознание от подчинения ему. Нормативы создают линию обороны, подавляя хаотические желания и спонтанные реакции, подчиняя их правилам. Но эти же нормативы и правила становятся новым господином, они столь же властно подчиняют себе Сознание, как и Хаос. Сознание в ответ разрушает деспотические правила, создает новые и вновь попадает в ту же ловушку. Так происходит и в индивидуальной жизни людей, и в социально-политической, и в Культуре. И Порядок, и Хаос в равной мере противостоят свободной Воле сознающих себя существ. Хаос то укрощается Порядком, то разрушает его, но над их бесконечной борьбой стоит Воля, которая и должна стать третьим игроком – победителем в этой войне. Превращение Воли в главный фактор, управляющий жизнью, – это и есть главная задача земной жизни отдельного человека. А задача цивилизации – превращение Воли в сердцевину и источник исторического процесса.
Но как произвести волюнтаризацию цивилизации? Для этого нужны рычаги превращения жизни-как-реакции в жизнь-как-активность. Рычаги должны быть тотальными: охватывающие как прошлое, так и настоящее, способные видоизменяться в ходе их применения.
0.2. Вторая проблема – локальная и отнюдь не абстрактная. Россия пережила воплощение и крушение множества своих проектов, но сохранила жизнь и энергию. Об этом свидетельствуют и переполненность интеллектуального пространства России рассуждениями о пройденном историческом пути, моделями и антимоделями, и запросы на разработку национальной идеи, поступающие от политической элиты. Идея ищется, но не находится, и становится очевидным, что поиск должен вестись не среди обломков прежних проектов и идеологий, а там, в непроявленном, откуда рождаются все проекты – в пространстве порождающей Воли.
А. ЗИНОВЬЕВ:
«В России нет великих социально-политических идей, способных вдохновить значительную часть ее
