Это всего лишь наша жизнь. Игорь Андреевич Лещенко

      Ранним утром, когда на улице еще мрачно и холодно, люди разглядывают проходящих с особой тщательностью. То ли их сознание, которое обычно запрещает им это делать, пока не проснулось, то ли вглядываясь в лица сквозь сумерки, они стараются разглядеть для себя что-то озаряющее, обнадеживающее, что поможет им провести еще один тягостный день.

      Эти люди идут в свою трясину, из которой их вытащит только заветная цифра 18 на циферблате часов. Они знают свой день почти наперед и наперед ненавидят его. А может они уже и разучились ненавидеть по-настоящему, и все, что им осталось – холодная, как это утро, надежда на то, что когда-то все изменится. Эта надежда дает им силы вставать, одеваться, идти на работу, ничего по существу не меняя. Ведь их счастье настольно отличается от их холодного утра, от серых стен и мрачных лиц их окружения, что – они знают – самостоятельно достичь его уже не получится. Все должно измениться само.

      Они со всей возможной в их летаргии тщательностью вглядываются в лица прохожих по дороге на работу, стараются набраться впечатлений, пока они не пришли в офис, и их не захватила отупляющая действительность, в которой они вынуждены делать то, что говорят, изображая интерес и воодушевление; А проблеск с мечтой, насколько мимолетный, что его уже невозможно разглядеть, коварно заставляет их продолжать, вселяя надежду, что все наладится само собой.

      Через несколько часов улицы будет не узнать. Реклама, люди, транспорт и непрерывный шум, порождаемый ими – все здесь будет пожирать внимание, отвлекая каждого от самого себя, друзей, близких и отголосков того реального, что чудом еще теплится здесь: от музыки птиц и нежности уличных кошек.

      Но пока день только начался. Холодно. Вдалеке сияет витрина небольшой будки, в которой сидит привычная к ночным сменам продавщица и наливает кофе. На витрине повсюду разложены сладости, от вида которых становится теплее. Она уже третий день на ночной смене, поэтому ей все тяжелее дается поддерживать поверхностные разговоры о жизни, пока кофе льется в дешевый бумажный стаканчик.

      Хочется что-то написать, пока пробудившийся город не пригвоздил меня и мое сознание большим бетонно-асфальтным гвоздем. Вот и сейчас я слышу, уже давно сидя за ноутбуком, как нарастает гул прожорливого города. Ну а пока, проявляя всю смелость своих помыслов, я буду выхватывать сознания и передавать на листе бумаги, как уеду отсюда прочь – к морю или в горы, где расцветает моя душа, где все видится одним целым, а взгляд становится глубоким и чистым; где любое время суток вдохновляет, где час равняется дню жизни, а не наоборот, как здесь.

      Вагон электрички. Люди смирно сидят, придавленные к исписанными ругательствами сиденьям грузом своей безответственности. Но посреди этого безутешного давления присутствует легкость. Она исходит от двух девушек, которые пташками смеются друг с другом.

      Видно, что им не впервой испытывать радость. Они чувствуют себя комфортно и вместе с тем подсознательно, как это умеют делать только девушки, смеющиеся в электричках, следят за реакцией на себя окружающих. Заметив это, я переключаю свойство своего внимания на них из полунезаметного в полузаметный, который, соприкасаясь с их ответными взглядами, создает начало импульса, необходимого для сближения двух чутких сердец. Оставалось только надеяться, ощущая касания этих взглядов, что ее сердце не менее чуткое к этому импульсу для того, чтобы откликнуться на приближение моего.