скелетообразный ящер на высоченных ногах скачет по саванне в поисках добычи.
– Машук, за столом не играют! – Это папа обедает с нами.
– Когда я ем, я…
Улыбается он, делая паузу перед второй частью сентенции, чтобы я закончила ее сама.
– … глух и нем, – радостно подхватываю я.
Помимо игр за столом нельзя чавкать, греметь ложкой в тарелке и со звуком втягивать в себя чай или суп.
– Вотерлифт! – повышал голос папа.
С раннего детства я знала, что вотерлифтом называется водяной насос, при работе издающий сильное бульканье и свист.
Если первое предупреждение пролетало мимо ушей нарушительницы застолья, папа, не торопясь, облизывал ложку, делая вид, что вот-вот щёлкнет ею по лбу провинившейся дщери. Один раз он действительно хлопнул меня по лбу – не больно, в шутку, но помогло. Показалось обидным, и в следующий раз возгласа вотерлифт хватило.
Папа любил незамысловатые словечки и поговорки, которые помогали ему подчеркивать определенные жизненные ситуации.
После обеда: «брюхо лопнет, наплевать, под рубашкой не видать!» А после чая: «удивительно, Мари Димитривна, чай пила, а пузо холодное!» С чем-то не согласен, фыркнет: «новое дело, поп с гармонью!» Если я спрашивала, куда он идёт, он всегда отвечал: «на Кудыкину гору» – причём я твердо верила в существование Кудыкиной горы и мечтала когда-нибудь пойти туда вместе с папой.
На моё нет он отвечал: «не гнед, а вороной», и я долго не могла понять, о чем он говорит. Наташа объяснила, что гнедой и вороной – масти лошадей, и я всерьёз размышляла, понял ли папа, когда я сказала ему нет. Я ведь не имела в виду лошадей, почему же он решил, что мы говорим о них?
А любимый папин стишок! В свое время он декламировал его каждой дочери, и лишь потом я обнаружила, что это текст шуточной песенки Леонида Утесова.
Чуки, чуки, чуки, чуй!
На дороге не ночуй!
Едут дроги во всю прыть
могут детку раздавить.
А на дрогах сидит дед
Двести восемьдесят лет,
И везёт на ручках
Маленького внучка.
Ну а внучку-то идёт
Только сто девятый год,
И у подбородка
Борода коротка…
А как папа переиначивал наши имена! Наташу до самой смерти звал Натощак. Милу – Миськой. Меня – Машук.
– На Кавказе есть гора Машук. Там погиб Лермонтов, – рассказывал он мне. – По-моему, лестно называться именем высокой знаменитой горы. Вот меня, например, называют Момкой. Мом – это имя греческого бога иронии и насмешки, и я стараюсь соответствовать ему.
Я, правда, не совсем понимала, что значит – соответствовать горе. Даже, если ее название немножко созвучно моему имени. Лишь, когда в четвёртом классе новая подруга начала звать меня Машиной, а родная тётка, мамина сестра, тётя Наташа стала дразнить Манюней – как
