уже не терпелось Сашуле.
– Да ничем, ракеты и оборудование демонтировали и увезли, шахты, конечно, взорвали, а часть впоследствии расформировали. Потепление международных отношений уже пошло, Горбачёв ведь всё-таки. Там только радарный комплекс и маяк оставались, да и то недолго.
– Какой маяк? – Спросила Сашуля, царапнув взглядом по монастырю: – Там же ничего нет.
– А было. – Менторски ответил Алв: – После расформирования ракетной части, оставили только радиолокационный комплекс дальнего обнаружения. Ранее система предназначалась, чтоб вовремя засечь чужие ракеты и направить свои.
Остался также, построенный в семидесятых маяк и на нём радарная башенка военного порта. Радары в Дольменах вообще не имели никакого смысла. Потому что то один, то другой, то оба вместе вдруг начинали показывать невероятные картинки. И было непонятно то ли берег под атакой вражеских эскадр, то ли барражируют звенья НЛО. При прямом наблюдении, конечно, становилось понятно, что всё это глюки техники. Но полагаться на эту рухлядь уже было крайне опасно, слишком важную функцию они несли. А после того как один из военных кораблей направляемый береговыми локаторами, заходя в порт вдребезги разнес причал по ошибке этих самых радаров, то из Дольменов их быстренько переместили в другое, более надёжное место. Морально устаревшие радиолокаторы пошли в металлолом на гвозди. Компьютеры уже брали своё, хотя еще и назывались ЭВМ. А маяк просто рассыпался из-за подвижек в фундаменте развалин. И неудивительно, это ж столько взрывов пережили, а восстанавливать его не стали. Хорошо ещё, что никто не пострадал.
И почему люди ничему ни учатся? – Вполголоса удивился Алв.
Они уже подходили к машине, шагая по живописной окраине Дольменов. Но Сашуля услышала и конечно заинтересовалась: – Ты про что это?
– Да вот вспомнил про перестройку, когда Дольмены хотели приватизировать. – И оба рассмеялись.
А вспомнить что было. В заброшенном состоянии Дольмены пережили развал Союза, кооперативные и бандитские времена, и вместе со всеми жителями города влетели в эпоху клептократического капитализма и коррупционной демократии. Использовать их тогда не пытались. Все начали истерически пересчитывать деньги и эффект от вложения средств. Город уже дорос до их пределов и даже начал обходить со стороны суши.
Люди с какой-то фатальной ясностью осознали ценность приватного жилья и как следствие собственного кусочка землицы. Да что там говорить, если участочек самой Сашули, купленный по бросовым ценам и почти навязанный до, приобрел фантастическую стоимость после описанных явлений. Приморский город сильно привлекал туристов, и земля стала делиться и распродаваться прямо с каким-то фанатическим упорством. Её просто сметали иногородние и иностранцы, го́ря желанием иметь домик у моря. Её оптом скупали местные и, разделив на мелкие кусочки, строили домики, которые перепродавали или сдавали приезжим. Её скупали все
