«Наверное, обо мне», – подумал Саня и так сморщился, словно у него заныли зубы.
Размолвки с экипажем случались часто. Саня переживал их болезненно. Но по своему характеру долго сердиться не мог и первым шел на мировую.
Антонина Васильевна, убрав со стола, принялась заметать хату. Выкинув за дверь соломенную подстилку, она ожесточенно шаркала веником. Около Сани она разогнулась, заправила под платок волосы и мягко улыбнулась.
– Ребята на тебя осердились, товарищ лейтенант. А ведь в бой-то вместе пойдете. – Она покосилась на темный циферблат ходиков и охнула: – Царица небесная! Одиннадцатый час, а у меня корова не доена! – Бросила веник, схватила подойник и побежала доить корову. Открыв дверь, остановилась: – Скоро поедете-то?
– Не знаю. Впрочем, наверное.
– Может, успеете еще молочка похлебать, – хлопнула дверью.
Малешкин походил по хате, остановился у окна. Стекла промерзли насквозь и заплыли льдом. Саня лизнул и сплюнул. Лед показался ему соленым. Он совершенно не знал, что делать. Поднял веник и стал дометать пол. Через минуту бросил. Махать веником показалось ему ниже его офицерского достоинства. Саня оделся и пошел к самоходке.
Его экипаж усердно трудился. Щербак набивал солидолом масленку, наводчик надраивал казенник пушки, заряжающий чистил днище. Когда экипаж переходил с командиром на вы, то особенно следил за чистотой и порядком в самоходке. Это был весьма прозрачный намек Сане на то, что экипаж и без командира сам отлично знает, что ему делать, и великолепно может существовать без младшего лейтенанта Малешкина.
Саня спустился в машину и спросил, чем они занимаются. Вместо ответа Осип Бянкин в неприятной форме сделал командиру выговор, суть которого заключалась в том, что он не покладая рук чистит машину, а другие ее только… Тут заряжающий выдал такое словечко, что Малешкина затрясло от бешенства. Огромной силой воли он сдержал себя и спокойно заметил, что так с командиром не разговаривают.
– А как же еще с вами разговаривать? – возмутился ефрейтор. – Сколько раз говорил вам очищать ноги! А вы что? Посмотрите, сколько на сапогах приволокли снегу.
Саня посмотрел на ошметки грязного, талого снега и отвернулся.
Минут пять работали молча. Саня старательно очищал грязь с панелей радиостанции и ждал, кто же воткнет ему очередную шпильку. Не выдержал Щербак; сначала он обругал помпотеха, который мало отпускает ветоши на протирку, потом Малешкина.
– Если вы, командир, будете понапрасну гонять рацию и разряжать мне аккумуляторы, я доложу помпотеху, – заявил он.
Саня мужественно смолчал, хотя кто знает, чего ему это стоило. Окончательно добил Саню наводчик. Он вытащил из-под пушки противогаз и спросил:
– Чей?
С противогаза ручьем стекало масло.
– Товарища гвардии младшего лейтенанта Малешкина, – громко объявил ефрейтор.
Домешек бросил Сане под ноги противогаз и объявил перекур. Экипаж оставил Саню в машине одного, а сам выбрался наверх покурить.
«Как
