сама у кого из нас просишь имя?
Аля покосилась на мелькающий блестящий штык лопаты.
– Танго, я прошу вас окрестить меня по правилам Улья.
– Хорошо. Имей ввиду, женщинам это вообще не обязательно, и они могут выбирать себе любое имя сами.
– Таля.
– Что таля?
– Имя. Танго-Аля. Танго-август-ландыш-январь. Таля.
– Ладно. Спросят имя, говори Пуля. Я, Танго, даю тебе имя Пуля.
Ой, а что это глазки у нас заблестели. А у кого это слезки сейчас потекут.
– Не следовало тебе этого говорить, Танго-Аля. Тот не потому Тот, что начинается с танго, а потому, что бог смерти.
Слезки испарились, глазки расширились. В могиле перестала мелькать лопата, но показалась харечка с вот такенными блюдцами.
– Будешь говорить о праве на самоопределение?
– Нет, не буду. Но почему Пуля?
– А Пуля потому, что ты любишь пострелушки. Любишь? Винтовку? Поэтому взяла в патруль пистолет, а не плебейскую ксюху, так?
– Так… Но как ты… Как ты узнал?!
– Ну, во-первых, мне показалось, что пулевая стрельба – это единственная причина, по которой ты в мусорне.
– Папа был милиционером. Он хороший был. Его убили бандиты. А во-вторых?
– А во-вторых… во-вторых, ты не взяла в патруль ксюху не потому, что маленькая, и таскать автомат тебе тяжело. Ты вон сейчас ее держишь небрежно, чуть ли не гадливо. Но при этом очень даже умело и сноровисто, готова стрелять.
– Верно, но это не во-вторых. Ты это сразу сказал, а что во-вторых ты не хочешь говорить, я это чувствую.
Так, дамы и господа. Снайпер-менталист, это действительно круто. Еще с богом смерти по-аккуратнее прорулить, и у нас будет умба-группа. Надо метнуться за винтовкой.
– Ладно. Снайпер нам просто нужен, вот я и загадал. Вообще, поосторожней с мечтами тут. Они сбываются, но не всегда ты хотел именно этого. А сейчас скажи нам, Пуля, что ты чувствуешь с этого направления, – ткнул я палец в сторону магазина.
– Там… один зомби, он сожрал всех, кто там был, и сейчас один. Он такой, как был старший сержант, тот что сидел в клетке. Но совсем не такой. Он еще и как человек. Он хочет к нам и боится. Он хочет нас съесть, но еще и хочет, чтобы с ним поговорили. Еще он боится того громыхания, которое слышно вон оттуда.
Это громыхание идет по кругу, и оно такое же, как был сержант, только гораздо глубже и темнее.
– Это значит, что мы сейчас похороним твоих, ты, Тот, обрежешь наши стволы, я тут нашел верстак у одного слесаря-самоделкина, а потом сходим поговорим с этим уродом и съедим его нахрен.
– Ой! Вот он сейчас реально испугался! И ему некуда убежать, со всех сторон этот рокот, которого он тоже боится.
– Всего-то он боится, типа не зомбак, зачистивший магазин в одну харечку. Мне кажется, что это он работал там охранником. Но правильно боится, кто-то ведь сожрал его в последнюю загрузку. Это, кстати, и нам звоночек. Из той толпы, что шумит там, кто-то время от времени должен сюда прорываться.
– А
