на крик, и вскоре в дверях появился Виталик.
– Мне на работу завтра к пяти! О матери-то подумай!
– Да ты не мать, ты крокодилица!
Птица захлопнул дверь. Тогда, взяв с собой гитару и магнитолу, мы ушли гулять на кладбище, где пили и пели еще и еще – почти до рассвета.
До дома Птицы оставался какой-то квартал, и тут я увидел знакомую фигуру. Спутать эту нелепую, чуть подпрыгивающую походку невозможно было ни с чем. Сосед Птицы Антон учился на какого-то слесаря и был, как он сам себя называл, первым официальным фанатом «Льется песня».
– Антоха!
Прохожий обернулся и заводил головой в разные стороны – мимо меня. Видно, я изменился куда сильнее.
– Антоха, что, не узнал? – я помахал рукой и пошел навстречу. Антон тоже сделал несколько шагов и остановился. Никакой радости в его взгляде я не увидел.
– А, Андрей. Быстро ты приехал.
– Почему быстро? Как обычно.
– Ну, главное, успел.
– Надеюсь.
– А кто тебя звал?
– Да никто. Сам приехал. Давно здесь не был. К Витале вот сейчас иду.
– И я.
Мы пошли вместе, но больше Антон ничего не говорил. Я тоже молчал, понимая, что этот парень может думать про москвичей, пусть даже когда-то они и назывались друзьями. До дома Птицы оставалось совсем немного, когда Антон нарушил молчание.
– А знаешь, Виталя ведь тебя часто вспоминал, ждал, что ты вернешься, и всё будет как раньше, – Антон криво усмехнулся, – хотел даже в Москву ехать к тебе.
– Что значит, как раньше?
– Да без тебя не очень у них получалось. То есть играли-то зашибись, конечно. Но базу никто найти не мог, репетировали редко. Концертов почти не было. Птица мне как-то по синьке сказал, что директора не хватает. Тебя имел в виду.
– Что, так и сказал?
– Чаще ругал, конечно. Говорил, что ты променял рок-н-ролл на гамбургеры.
– Никогда не поздно променять гамбургеры на рок-н-ролл.
– Да что теперь – Птице это уже не поможет.
– Почему?
– Как-то он мне сказал, что рок-н-ролл – это вечная молодость. Я тогда подумал, что это прогон такой. А сейчас понял. Рок-н-ролл, если так, как у Птицы, если реально, а не игрушка, – это смерть. А смерть и есть вечная молодость.
Я остановился.
– Погоди, я чего-то не понимаю. Ты про какую смерть мне тут говоришь?
– Ну не про мою же. Я вроде живой.
– А кто не живой?
– Виталик, понятно. Ты на похороны идешь или куда?
– Стой, – Антоха уже стоял. – Ты что такое говоришь? Какие похороны?
– А ты разве не на них из Москвы приехал?
– Н-н-нет. Я просто так приехал. Повтори-ка еще раз. Я болею, не сразу соображаю. Виталик – умер?
– Три
