Рем чуть подразжал кулаки.
Так он оказался на нашем пороге.
Я взял над ним шефство. О, Первый, с каким мучением принял я тогда это поручение от Председателя. А как же. Я искренне считал себя на тот момент приемным сыном Вельда, членом его маленького избранного круга. Манкировал ордерами, скрывал собственные доходы от нашей налоговой, не стесняясь шел по головам. Более того, я ведь был не просто парнишкой с улицы, я был и остаюсь по крови родовитым аристократом, и пришел в гильдию не новичком, и даже не любителем, а почти профессионалом.
Рем немедленно отменил всякую иерархию между нами и подавил бунт. А когда я, молодой, самовлюбленный и яростный ворвался в кабинет Председателя, тот дал мне оздоровительную пощечину, и очень доступно объяснил мне всю ничтожность карьерных представлений моих. Ни с того ни сего мне был поставлен ультиматум на таких жестких условиях, что я, поджавши сбитый хвост, вернулся к Рему и протянул ему руку.
Ну и не зря, как предвидел мудрый Вельд. Его, Рема, сила, моя выучка, его хитрость, моя выучка, его несгибаемость и моя выучка: все это сделало наш тандем неожиданно рентабельным. Нет, я признаюсь: много было наломано дров, испорчено бессчетное количество планов, искалечено немало охранников, но Рем хватал каждую брошенную мной мысль налету. Я понимал Председателя. Менадинцы самой природой были созданы для воровства.
Была у Рема Тан’Тарена еще и почти мистическая сила. Он был идеальным анархистом. Говоря иначе, он редко подчинялся законам, иногда даже природным. Да что там природным, иногда этот сероволосый негодяй и ренегат игнорировал даже законы логики! Как объяснить то, что Рем мог винной бутылкой разбить стальной шлем на голове стражника?
Это было выше моего понимания.
Так или иначе, мы с Ремом давно уже спасали друг другу жизнь за кружку пива в этом трактире. Иногда сухолюд требовал окорок. Но он мог пожирать их в неограниченных количествах, что подталкивало меня на ответную любезность. Когда жизнь ему спасал я, то требовал немного-немало одного маленького рассказика Рема о его прошлом. И как же пыжился, как мучился этот метровый коренастый человечек, когда выдавливал из себя отдельные образы своей жизни. Образы были, как ни странно, совершенно безобидные, но чрезвычайно для меня интересные, потому что я ни разу не был на Менаде и не особенно надеялся посетить…
Я еще раз огляделся.
Толчея постепенно исчезала, растворяясь в сумраке зала и тумане всевозможных испарений. Вот уже утомленные девочки-официантки взялись за метлы и тряпки, вылез откуда-то Каффов ручной мот Бормотун и вразвалочку пошел на кухню орать и тереться о ноги хозяев.
Хорошо и необыкновенно уютно было в это время в трактире. Поскрипывали еще теплые половицы, приглушенно сплетничали и мило хохотали служанки, трещал засыпающий огонь в большом камине из неотесанных самородков велгодского мрамора. Оргия цеплялась еще за раскачивающиеся люстры, опрокинутые
