Юрьевна выбрала пять карт, передавая их Егору Никитичу, а он разложил их сначала тыльной стороной, а потом перевернул. Долго молчал.
– Ого, – сказал он наконец. – У вас сначала ничего особенного, а потом смерть. И последняя карта – жертва, повешенный.
– А вы уточните, что за смерть, физическая или нет? – попросила Елена Юрьевна. – В мае у вас мне тоже выпала смерть, а я тогда сильно запнулась на лестнице в Москве возле станции метро «Марксистская», – и добавила невпопад, видимо, об этом она думала: – Знаете, в последние дни мне как-то понравилось изучать стиль рококо. Ему присуща единственная в своём роде возвышенная утончённость.
– Да вот, уточняю, смотрите, вот вы в центре, а по краям два негативных короля.
– Ну, и ладно! – сказала Елена Юрьевна. – Справимся.
Егор Никитич взглянул на часы смартфона:
– Мне пора забирать жену. Спасибо за кофе!
Елена Юрьевна пошла проводить его до двери. Девочки в комнате причёсывали длинношерстую серую кошку. Сколько они ни играли в апокалипсис, ничего не произошло. Игрушки были по-прежнему целы и сидели, вперив пуговки глазок в пространство. Елена Юрьевна заложила дверь за Егором Никитичем и сказала Нине и Веронике:
– Я вот еще четыре куколки сегодня купила. Их зовут Апа, Каля, Липа и Сиса.
Девочки смеялись странным именам, разглядывали куколок и ели изюм, осыпавшийся с булки.
Хрустальное яблоко
Такие яблоки продаются во многих магазинах. Их не меньше десятка – магазинов, и хрустальных яблок, лежащих в застекленных витринах среди фужеров и ваз. Посетители заходят (кто же назовет заходящих в магазины покупателями – они ничего не покупают), косят глазами в сторону витрин и отмечают про себя привлекательность бесполезных яблок. Фужеры красивы с красным и белым вином, вазы можно наполнить многим – конфетами, орехами, печеньем. Яблоки пусты, точнее хрустальны от сердцевины до сверкающей мелкими шестиугольными гранями кожуры. Их никто не берёт, посетители отмечают лишь, что такие яблоки годятся на подарки. Зимой они по-зимнему холодны, отражая каждой из граней снег и небо заоконного дня, а летом впитывают зеленость листвы шепчущихся на улице деревьев. И тогда они хороши не тем, что подобны сезону, а тем, что ему не принадлежат. Отражающие зелень, они все равно напоминают лед – нетающий лед посреди жаркого лета. Кажется еще, что они умеют чувствовать. В дождливый день они унылы, хоть и сверкают, вечером при свете электричества праздничны, будто собрались на бал.
Продавцы, после того, как ушла очередная партия фужеров, или ваз, выставляют в витрину новую партию, а яблоки протирают и радуются, что они не уходят, и думают при этом, что надо самим выкупить эти яблоки на подарки. И подумав, и протерев их специальным раствором, придающим свежесть блеску, ставят яблоки обратно на прозрачные полки. И кажется тогда, что они вечны. Посреди непостоянства потока жизни яблоки, такие ненастоящие, вечны. И кто-то ведь их придумал. Среди массы безделушек эти яблоки особенные.
