нашли у испуганных жителей Дубинино, хотя она и сильно к той поре уже измельчала, как антитеза Мураками. Теперь пришлось заказать салаты с сёмгой и много чая с лимоном, а нашей кошке, вынутой из душной переноски, официантка принесла воды в пластиковой одноразовой посудине.
Пока мы ждали салаты, я вспомнила посещение монастыря и сказала со вздохом:
– Духовность в старые времена нужна была для отдания десятины монастырям, что приучало к нестяжанию, соборности. А теперь никто десятины не платит, вот и исчезла духовность. В монастыре пусто, но, несмотря на ледяную воду, народа, увлечённого виндсерфингом и просто глазеющего на воду Ламы, тьма… А шаман идёт, между тем, в бутафорский город Ква.
– Чтобы постичь Бога или богов, нужно бесстрашие, – сказал Митя. – Пусть люди гоняют по ледяной воде, так ближе к крайнему пределу, то есть, к Богу и богам.
Митя у нас язычник. У него нет вредных привычек, он не есть мяса и очень смелый. Он заплывает очень далеко и не боится ледяной воды Ламы. А машину по федеральной трассе ведёт так, что все другие остаются позади.
И вот мы поели сами, покормили нашу кошку и бросились в воду. Здесь, на заливе, она тёплая, так кажется нам и другим местным жителям. Они приехали отовсюду и в воде оживление. Дети всех возрастов плавают и плещутся, а взрослые, найдя какой-нибудь грубо сколоченный и полутрухлявый столик, пьют за ним пиво и водку и затем бегут купаться. Почти по центру от того места, где мы остановились, в воде плавает пустая пластиковая ёмкость, привязанная веревкой к чему-то, находящемуся под водой. Одна ныряющая возле меня и не очень трезвая старушка по имени Сэсэгма объяснила нам, что ёмкость для того здесь прикреплена, что под водой валяется бетонный блок, о который могут ударится купающиеся. Какая забота! Интересно, кто её проявил? Наверное, работники кафе, после того как к ним пришёл кто-нибудь с разбитой головой или коленкой. Медпункта здесь нет. И сколько же лет этот блок здесь лежит? Похоже, что очень давно. По всему берегу то там, то сям разбросаны грубые бетонные формы времён соцреализма, или, как говорили в те поры, развитого социализма. Я говорю «соцреализм», потому что я профессиональный писатель, на колене моих белых джинсов монограмма синей масляной краской «NЛ», «N» означает господина N., героя некоторых моих текстов, а что означает «Л» – я и не знаю, монограмма образовалась сама, когда я поджидала господина N., кружась на свежеокрашенной детской карусели во дворе дома его университетского приятеля, и вляпалась в краску.
Мы купаемся, наполняясь силой и свежестью после шестичасового пути по дурацко-долбаной дороге, и подходит мощная моторка с двумя пьяными крепкими мужиками. Они покупают что-то в кафе и уносятся на широкий простор Ламы, разрезая воду на две части, одну, уходящую к берегу, а другую гаснущую в призрачной беспредельности, и я рассказываю Еве:
– Мите было лет шесть, и мы тут собрались в большом числе – детей-дошкольников только было шестеро.
