статьи и заметки, будто все мысли и даже фразы были у него давно готовы и теперь он их только механически заносил на бумагу.
– Ты скоро ли кончишь?
– Кончаю вторую… А что я?..
– Да нужен бы к разговору. Ну, кончай, кончай, только поскорее, кстати, нам и идти пора бы, – взглянул он на часы и почесал затылок под шляпой, поддав ее еще ниже на нос.
Через две минуты Пащук окончил работу.
– А курнуть бы, а? – обратился он неопределенно, не глядя ни на кого.
Степан Петрович достал кисет. Стал вертеть из газетных обрывков здоровенные, толстые цигарки.
– Я вот что, Пащук, – обратился к нему Паценко, – я говорю – с молодежью тут пора бы побудора-жить, потому что…
– А кто ж тебе не говорит? – прервал его Пащук. Он иногда выражался странно, и это было всегда
в те минуты, когда голова все еще полна была неотлетевшими мыслями, а слова выскакивали сами собою.
– Да ты понимаешь ли, что я говорю? – улыбнулся Паценко.
– Ну да, насчет молодежи…
И Паценко рассказал ему коротко, в чем дело. Пащук горячо встал на его сторону. Климов сначала колебался, а потом согласился и сам.
– Во всяком случае хуже не будет, – решил он вслух.
Один Бондарчук упорно стоял на своем и отрицал в этой работе всякий смысл, твердя все об одном:
– Сил и так нет, а вы и ее губить хотите, останную силу.
– Лучше всего, Климов, знаешь ли, тебе бы взяться самому, – сказал Паценко.
– А как же?.. – посмотрел на него вопросительно Климов и мотнул головой в сторону чуланчика, намекая на то, как же, дескать, типография.
– А Пащук с ней… И Лизу можно… Она уж малость работала… Обвыкнет… Ты как сам-то?
– Я что, я ничего… Только слажу ли?..
– Сладишь, Витя, сладишь, в тебе ладу много, – похлопал его по плечу Пащук и густо пахнул махорочной струей.
Решили Виктора отрядить на работу с молодежью.
– Читать, что ли? – развернул Пащук исписанные бумажки. – Тут в самых что ни на есть кратких словах…
– Вали, – согласился Паценко.
Бондарчук сидел угрюмый и насупленный. Орехово-зуевский ткач, сын ткача, потомственный пролетарий, он с большим недоверием смотрел на всякие затеи в нерабочей среде, ни на грош не верил интеллигентам и уважал из них только немногих, которые все время были с ними вместе, которых изо дня в день он мог проверять на непосредственной работе. Поэтому не верил он и теперь, что с «девчонками» выйдет какой-нибудь толк.
– Придется, Витенька, во все тяжкие пускаться, – продолжал Пащук, – и вальсом кружить, и слова ласковые…
Климов молчал, улыбался, забористо тянул цигарку.
– Пащук, Пащук, к делу, – торопил его Паценко.
– Только покороче, знаешь ли, одну середку…
– Идет…
И
