Она была высокого роста, с квадратной фигурой, грузная, плавная, спокойно-задумчивая. Ее облику никак не соответствовал звонкий высокий голос. Рыжие волнистые волосы ниспадали до плеч, ярко-зеленые глаза подчеркивала простенькая, но аккуратная, такая же изумрудная, как глаза, кофточка. Она курила сигары и запивала их неимоверным количеством крепкого черного кофе. Она могла часами смотреть в окно невидящим взглядом, не обращая никакого внимания на студентов. А могла сесть за рояль, заиграть Чайковского и горько заплакать, предаваясь каким-то своим особенным думам.
С Еленой Григорьевной Вербицкой у нас сразу возникла взаимная симпатия. Я не считала ее чокнутой, в отличие от большинства других, а ее странности меня всего лишь забавляли. Мне нравились ее доброта и способность тонко чувствовать мир.
Однажды я пришла к ней на очередной урок. Она, как часто это бывало, стояла у окна и курила сигару.
– Садись, разыгрывайся, – не поворачиваясь, сказала она.
Я села за рояль, но играть почему-то не хотелось. Я положила руки на клавиши и погрузилась в свои думы.
– Я тебя видела! – неожиданно зазвучал голос Елены Григорьевны.
– Где? – почему – то вздрогнув, спросила я.
– В Храме, – последовал ответ.
– А вы там тоже были? – задала я глупый вопрос.
– Я там пою в хоре, на клиросе. И тебе нужно петь, – помолчав, добавила она.
Больше она в тот день ничего не сказала, но уже в следующее воскресенье я стояла на клиросе и с трепетом и благоговением пела: «Господи, поми-и-и-луй!»
Так в мою жизнь прочно вошла и утвердилась на главном месте Церковь. Я много молилась, соблюдала посты, причащалась и с великим желанием каждые субботу и воскресенье пела в хоре. Для меня теперь не существовало семейных разборок, криков: они проходили мимо меня, стороной. Мои глаза засветились каким-то особенным светом. Так всегда бывает: когда ты отдаешь душу и сердце на благое дело, жизнь меняется до неузнаваемости.
– Артюха! Милый мой, Артюха! Мне так хорошо! – трепала я свою любимую псину. – Я такая счастливая! Ты даже не представляешь, собака! – и я чмокала его в прохладный и мокрый носик. – У меня есть Церковь и ты, Артюха! А больше мне никого и не надо!
Артюха, радуясь, оттого, что я уделяла ему столько внимания, бегал вокруг и тыкал носом мои руки и ноги, потом запрыгивал на кровать, ставил на меня свои лапы и пытался лизнуть в лицо. Я падала на кровать, закрывая лицо руками, и смеялась, смеялась…
6
Наступил праздник Троицы. Я пришла в церковь немного раньше: мне нравилось наблюдать сверху, с клироса, как собираются прихожане. Храм был усыпан цветами, горели свечи, и от всего этого великолепия у меня слегка закружилась голова.
Хор запел. Я прикрыла глаза. Сердце бешено билось. По телу разливалась приятная истома. Это было сродни единению с Господом Богом. Своим пением, своими мыслями и чувствами я возносилась
