лицо Граты, то бежал вверх, то вдруг сталкивал себя с лестницы, то ощущал, как приземлился всем телом на что-то безумно жесткое. Денет едва улавливал это воспоминание. Оно то и дело норовило ускользнуть и спрятаться в ворохе других образов. Но юноша понял, что после – его собственной памяти не стало. Денет с надеждой посмотрел на Гестера:
– Я потерял сознание?
– Ты умер. Ну или попытался во всяком случае.
– Нет, – юноша затряс головой. – Чушь. Где мастер?
– Думаешь, он тебе скажет что-то другое? Не скажет. Природу твою я опишу тебе позже. То, что знаю сам, по крайней мере. Пока сосредоточься и прими – ты жив. Он умер. И, не знаю как тебе, а мне такое положение вещей нравится. Не ты забрал его жизнь. Твое тело забрало, твоя природа. Хотел ты этого или нет.
– Вы помогли.
– Мы помогли, – эхом ответил Сова. – Лучше он, нежели ты. Как минимум потому, что Нейтель успел к тебе привязаться.
– Все же где он? – Денет продолжал упорно считать, что присутствие мастера могло бы ему помочь.
– Ушел. Может, к утру вернется. Как раз успеешь привести мысли в порядок.
– Это наврядли, – Денет покачал головой.
– Зря, – Сова усмехнулся. – Людские эмоции преходящи, хоть и глубоки. И как бы долго ты не летел вниз, в конце концов расшибешься. Прости за сравнение. Навеяло прошедшим днем.
Юноша ничего не ответил, только откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Гестер не сказал многого, но Денет уловил суть – он выжил, потому что умер другой. И чужие воспоминания, сновавшие в голове, как у себя дома, кричали, что он также жил, также хотел жить. Кем бы он ни был, юноша ощущал его равным себе живым существом, не заслужившим принести такую жертву.
Но на фоне всего это шума и гама, тихо проснулось и потягивалось чувство другого толка. Чувство, что все так, как должно быть, что погибший не был равным, что он был средством жить. Это чувство терпеливо дожидалось, пока хозяин успокоится и перестанет бредить.
9.
«…Поступок ваш я не могу осудить. Но лишь потому, что так завещал нам Защитник: «Не судить других, но особенно – себя». Лишь смею надеяться, что результат вашего деяния не обернется бедой ни для кого, и в первую очередь – для вас самих…» (из письма Даина Лейкенсати к брату. 3490 год, Таробан).
Таробан – многоликий город. Ближе к Цитадели, к домам правящей семьи старались держаться те, в чьих кошельках золото не переводилось. Их дома были вычищены и украшены, платья новы, а дети, супруги и любовники не знали отказа.
Однако жили здесь и те, кто держался в стороне от местной власти, те, кому не были рады ни в одном городе. Пока Миритер и его сестра боролись за трон, они не меняли распорядка своего дня. Им было все равно, кто победит, покуда он считает их опасными зверьми и старается держать подальше от себя, своей семьи. Впрочем, ни один правитель уже не представлял до конца ни сколько их, ни насколько близко к ним проводит свои дни.
Вооруженный человек здесь не был заметен, а вот форма правящей семьи одних заставляла
