, а пятнадцатилетней Лизе не могли уже поведать ничего. Становилось душно: солнце поднялось уже высоко, а свежему ветру недоставало сил пробиться через натянутую на окно марлю.
За окном надрывались кузнечики. А на первом этаже прабабка гремела посудой. «Когда же она, наконец, пойдёт в огород?» Лиза посмотрела на старые часы, минутная стрелка которых двигалась рывками, будто из последних сил, подолгу дрожа на каждом шагу. Часы показывали почти двенадцать, а, значит, бабушка уже вернулась из огорода и занялась обедом.
Увы, завтрак в одиночестве Лизе не светил. Она злилась, но добравшиеся с кухни ароматы заставили её подняться, и Лиза поплелась по скрипучей лестнице вниз.
– Доброе утро! – буркнула она бабушке по дороге к умывальнику.
– Твоя каша в подушках, – подсказала та, когда Лиза вернулась.
– Не хочу кашу, – ответила Лиза и стала искать половник.
– Как спалось-то?
– Нормально.
– А мне опять этот кошмар снился, – пожаловалась бабушка.
«Только не это», – успела подумать Лиза.
– Будто я сухарь с сахаром съела, – продолжила бабушка. – Опомнилась и давай его из зубов выковыривать. И не могу понять, проглотила кусочек или смогу выплюнуть.
Лиза, отвернувшись, скривилась в отвращении.
– Ну проглотишь – и что? – почти крикнула она, и бабушка вздрогнула.
– Да врач-то запретил. Ну, извини, извини, рассказывала уже, да?
– Три раза, – подтвердила Лиза.
– Дырявая голова стала. Бестолковая.
Лиза нашла половник и запустила его в кастрюлю.
– Погоди, не доварился ещё.
«Вот и хорошо, – подумала Лиза. – Есть шанс поесть, пока бабушка ещё готовит».
И она молча налила себе большую тарелку наваристого борща.
– Горячо сыро не бывает? – посмеялась бабушка.
Лиза знала, что она так пошутит. Села за стол и с аппетитом принялась за еду.
Бабушка выключила суп, поставила рагу на маленький огонь и уселась напротив, как обычно, подперев рукой двойной подбородок. Лиза не поднимала глаз – она терпеть не могла этот полный обожания взгляд.
– Какая ж ты у меня красавица выросла, – затележила бабушка. – Глазки чёрненькие, губки бантиком, пальчики, как у пианисточки. Ты только бровки не хмурь – раньше времени морщинки появятся.
«Началось», – вздохнула про себя Лиза.
– А я, между прочим, в молодости тоже ничего была – видела карточки?
Лиза кивнула.
– А какие я себе платья шила – все подружки завидовали. Мастерица была. Капроновые колготы волосами штопала, ко мне, бывало, очередь выстраивалась.
Лиза отправилась за рагу.
«Пойти, что ли, на улицу», – подумала она. Но, мельком взглянув на бабушку, пожалела её. – Сейчас женихами будет хвастаться».
Рагу получилось вкуснейшее: мясо таяло во рту, а картошка и овощи в идеальной кондиции.
– И женихи завидные были, – бабушка кокетливо вытянула губы трубочкой. – Генеральский сынок ко мне сватался. И дипломат один, послом потом стал. Но прадед твой, болтун эдакий, лапши на уши навешал и всех обскакал.
Бабушка с трудом подбирала слова, часто пользовалась устойчивыми выражениями и присказками, иногда не к месту.
«Какой ещё лапши», – хотела было возразить Лиза, но сдержалась. Прадеда она, правда, не застала. Да что там говорить, и дед, их единственный сын, умер до её рождения. Но вот Лизин папа отзывался о своём деде с восхищением: статный красавец, начитанный, честный и на все руки мастер. Поэтому эпитеты вроде «болтун эдакий» вызывали у Лизы протест и раздражение.
Лиза, наконец, подняла глаза: желтоватая старческая кожа с сеткой морщин и большой бородавкой на щеке вызывала у неё брезгливость. В детстве она называла эту бородавку изюмчиком и норовила сковырнуть. Брр… Живя неделю с прабабушкой, Лиза частенько думала о том, что нет никакого смысла доживать до 88 лет. И 60 вполне достаточно.
– Пойду прогуляюсь, – Лиза поднялась, вытерев губы ладонью.
– Только с Урфином! – крикнула бабушка вслед.
Лиза вздохнула и пошла отвязывать большого, старого пса, дремлющего у будки.
За забором дышалось гораздо свободней. Разгорячённый солнцем донник обволакивал медовым ароматом, мягкая, как бархат, пыль на утоптанной дороге ласкала босые ноги, бесконечное небо кружило голову… Вот бы так идти, куда глаза глядят, и не слышать
