браться за дело!
Впрочем, в любых сожалениях толку мало, и никакие даже самые горячие слёзы не исправят даже самого маленького несчастья. Я остался жив, а значит должен был позаботиться о своём дальнейшем существовании. Согласитесь – было бы довольно глупо умереть от голода и жажды, после такого чудесного спасения, какое выпало мне! И верите ли – когда ситуация прояснилась и оказалась, что она не сулит мне ничего хорошего, стало как-то легче. Ведь хуже ожидавшего меня одиночества на необитаемом острове была бы лишь смерть в бушующих волнах, а раз уж я её счастливо избежал, остаётся только трудиться и радоваться жизни. О том же, что мне скорей всего не придётся увидеть человека до конца своих дней, лучше было думать поменьше!
– Ну-с, дружище Робинзон, – стараясь придать голосу бодрости сказал я, – пришло время обустраиваться на новом месте! Так что изволь-ка залезть обратно в воду и плыть на корабль, где тебя поджидает множество всевозможных полезных вещей, а главное сытный завтрак!
Однако первым делом пришлось заняться поиском пресной воды. И что вы думаете – буквально в десяти шагах я наткнулся на маленький журчащий ручеёк с такой прозрачной водой, что можно было разобрать каждую песчинку на дне. Я упал на колени и, погрузив лицо прямо в холодную воду, утолил нестерпимую жажду. Никогда не пил ничего вкуснее! Потом я сбросил с себя лишнюю одежду, и смело направился в сторону корабля. Часть пути благодаря отливу я прошёл по мокрому песку, оставляя ровную линию следов, часть легко проплыл, нисколько при этом не устав. А вот, наконец, и наш несчастный корабль…
Я плыл вдоль борта, высматривая возможность подняться. Теперь-то было ясно, что не подвернись снизу мель, корабль давно бы пошёл на дно – вода спокойно плескалась в зияющих пробоинах, сквозь глубокие трещины можно было разглядеть содержимое трюмов. Наконец мне подвернулись свисавшие через борт обрывки снастей, по которым не без труда удалось забраться на палубу.
Первое что я увидел там, был наш корабельный кот Брамсель, взятый на борт для ловли крыс. Распушив хвост, он сидел на пеньке от срубленной мачты и любовался морем. Судя по разбросанным на палубе перьям, кот только что позавтракал залётной птичкой.
– Как же тебе удалось выжить? – воскликнул я, весьма обрадованный тем, что встретил на корабле хоть какое-то живое существо.
– Мяу, – объяснил Брамсель, спрыгивая с пенька и подходя ко мне.
Я вспомнил, как вечерами он мурлыкал, устроившись у кого-нибудь на коленях, как гонялся за крысами по палубе, вызывая всеобщий смех, и печаль о погибших товарищах охватила меня с новой силой. Еще немного, и я бы сел прямо на палубу и заплакал. Но я сказал себе:
– Сначала надо заботиться о живых, дружище Робинзон, и лишь потом скорбеть о мёртвых!
И, погладив кота, занялся осмотром корабля. Трюм залило водой еще ночью, а, стало быть, всё, что находилось там, было безнадёжно испорчено. Зато камбуз и каюты почти не пострадали, если не считать
