или ефрейторы. Держаться эта компания будет вместе, особого внимания к себе не привлечет. Согласны со мной?
— Если честно, господин штурмбаннфюрер, мне бы такое и в голову не пришло, — признался Хойке, и теперь Брюгген уверенно отметил: не врет.
— Их фамилии вы узнаете сами, — сказал он. — Достаточно поставить на каждом пропускном пункте, ведущем в город, по одному вашему сотруднику, переодетому шуцманом. Тщательная проверка документов у всех, кто въезжает в прифронтовой город, подозрений не вызовет. Потому пусть впускают всех, с любыми документами, не свирепствуя особо. А ваши шуцманы пускай фиксируют для себя данные из документов и номера машин. Уверен — проверка обязательно выявит, кто из въехавших в Харьков не за того себя выдает.
— Но ведь на проверку данных уйдет время! Диверсанты, кем бы они ни оказались, успеют затеряться в городе!
— Да, Хойке, успеют, — согласился Брюгген, не открывая глаз. — Потому сразу после того, как отвезете меня спать, позаботитесь о том, чтобы они не слишком далеко затерялись. Насколько я знаю, у вас есть такая возможность. И тут мои советы вам не нужны. Верно?
— Так точно. А вы…
— Я же сказал — мне нужно поспать. Пока диверсантов в городе нет, а Скиф залег непонятно в какой норе, мне в ваших играх делать нечего. Да, подстрахуйтесь за это время: необходимо, чтобы для выезда из Харькова уже к завтрашнему дню была введена специальная форма. Без такого документа покидать расположение города могут разве что регулярные части, отправляющиеся на передовую, — он открыл глаза. — Всех впускать, никого не выпускать. Известный принцип, не так ли, Хойке?
А потом Кнут Брюгген в последний раз с начала их знакомства удивил начальника гестапо — снова опустил веки и в самом деле заснул. Крепко, глубоко, не проснулся, когда въехали в Харьков, и, дыша ровно, так, словно не сидел на заднем сидении автомобиля, который прыгает по выбоинам, а устроился на своей уютной кровати в имении под Регенсбургом — Хойке все-таки тоже был полицейским и знал о легендарном Брюггене достаточно.
Как показалось начальнику гестапо, штурмбаннфюрер даже из машины в приготовленную для него комнату переместился во сне.
В блиндаже Борин и Сотник были одни: генерал Виноградов третий час совещался о чем-то в штабе полка. Да и нечего ему, по сути, здесь больше делать: документы тех, кто уходил на задание, их командир сдавал лично начальнику разведки.
— С тобой все ясно, — подполковник отложил стертую на сгибах офицерскую книжку Михаила, машинально пролистнул и положил сверху аналогичный документ Гайдука. — С этим членом семьи врага народа тоже…
— Товарищ подполковник! — Сотник привстал с ящика, на котором устроился, и подался вперед.
— Сядь ты, капитан, ради бога! — Борин даже не остановил его жестом, а лишь отмахнулся, как от надоедливо зудящей мухи. — Ты грамотный в нашей жизни человек, Миша: для полновесного срока того факта, что его отец арестован, разоблачен,
