зная, чем закончит особист, — собственно, он и не думал услышать что-то другое.
— Значит, вы не снимаете с себя ответственности за случившееся, — довольный победой своей логики над чужими эмоциями, Алферов кивнул, перейдя при этом на «вы», — ведь теперь выяснение отношений плавно перешло в официальное объяснение: — По крайней мере честно.
— И что же, по-вашему, случилось? — принял его правила Сотник.
— Вернулся один Гайдук. С мертвым «языком». Его пояснения, что якобы не заметил, когда именно пленного немецкого офицера подстрелили, не лезут ни в какие ворота. В такой важный для фронта момент вернуться с той стороны без товарищей и с мертвым фашистом на прицепе, да еще пытаться что-то объяснять… Тем более, что это не первый случай, когда именно старший лейтенант Гайдук приносит с задания труп…
Алферов мог бы говорить еще долго. Только Сотник не собирался больше слушать. Он вдруг поймал себя на мысли, что слишком долго терпит бред этого сытого особиста, который не прикидывается, ни с кем не сводит одному ему понятные счеты: на полном серьезе он искренне верит в то, что Павел Гайдук, сын репрессированного харьковского инженера, сам является врагом народа. И что застреленный при переходе линии фронта захваченный немецкий офицер — спланированная Гайдуком диверсия. И даже гибель ребят из его группы на его, сына врага народа, совести. Его месть Красной армии и советской власти.
Оперуполномоченный особого отдела полка старший лейтенант Алферов искренне верил в возможность подобных заговоров. Он с горячим сердцем искал и находил врагов. Он пытался навести во вверенном ему полку порядок. Его так учили, он оказался среди лучших учеников.
Но Михаил Сотник, которого Пашка Гайдук однажды волок на себе через линию фронта под обстрелом, в лютый мороз, еще со школы терпеть не мог первых учеников. Дворовые пацаны в его родном Сталино ненавидели вечно правых выскочек, которые жаловались на поселковую шпану родителям, а те — участковому. Который сам вышел из таких вот поселковых, прошел Гражданскую и которому проще было договориться с сыновьями своих однополчан-работяг, чем с сыночками начальства.
Потому, устав слушать, раз и навсегда отбросив глупые мысли о последствиях того, что он как командир должен сделать, капитан Сотник коротко замахнулся и, как в кровавой уличной драке, послал правый кулак прямо в лицо старшего лейтенанта Алферова. В последнюю долю секунды направив сокрушительный удар не в челюсть, как собирался, а в скулу.
Особист оказался на удивление устойчивым. Видимо, в самом деле прошел не курсы, а более серьезную подготовку: угадав направление удара, смог уклониться — кулак Сотника лишь мазнул по скуле, перешел в контратаку, безуспешно пытаясь сбить разведчика с ног борцовским приемом. А когда Михаил ушел от него и собрался нанести новый удар, отскочил назад, к блиндажу, в движении вырывая пистолет из кобуры.
— Стоять! — заорал он. — Бросай оружие! Стрелять буду! Цыбенко!
Конопатый
